О чрезвычайных народных средствах «борьбы» с эпидемиями

В рамках разрабатываемой автором темы народных поверий в «ходячих покойников» на территории Беларуси на протяжении уже нескольких лет ведется поиск в исторических, этнографических и фольклорных источниках фактов не только существования соответствующих верований, но и их выражения в народной практике – выполнения соответствующих обрядов и ритуалов по обезвреживанию вредоносных мертвецов. Подобный фактологический материал, как правило, находится в разрозненном виде. И если исследователями соседних стран (Украина, Польша) предпринимаются попытки его систематизировать, то для Беларуси остается лишь констатировать наличие в настоящее время большого пробела в этом направлении. Анализ этой категории источников может оказаться полезным не только в плане изучения народной мифологии, но и, например, интерпретации археологических находок так называемых «атипичных» захоронений.

В настоящей публикации будет рассмотрена часть собранных сведений, которые объединены одной темой – эпидемиями смертельно опасных болезней. Цель – обобщение и систематизация материала с наглядным представлением его картографическим методом.

В разное время различными исследователями неоднократно подчеркивалась связь между эпидемиями (массовыми психозами) вампиризма и эпидемиями болезней [10; 16; 32]. В первую очередь, это касалось чумы, которая прокатывалась по Европе вплоть до XVIII в. включительно, и холеры, которая стала настоящим бедствием для европейцев в XIX в. Времена различных общественных бедствий, будь то мор среди людей или домашнего скота, голод или угроза голода вследствие засухи или иных природных факторов, всегда были благоприятной почвой для расцвета крайних форм суеверия. Такие проявления зачастую представляли собой правонарушения из области уголовного права. Период Нового времени просто пестрит историческими фактами подобного характера, особенно XVIII–XIX вв., когда на подобные преступления власти стали обращать пристальное внимание и бороться с ними. В последней четверти XIX в. в Российской империи стали даже появляться исследования, рассматривающие суеверия с точки зрения юриспруденции – как источник преступлений – с привлечением данных этнографии и мифологии [4].

Как писал известный польский этнограф Казимир Мошинский, когда «люди гибли сотнями тысяч и не только города, но и целые страны подвергались опустошению, тогда несложно понять, почему в подобных условиях голос разума умолкал, а пораженное страхом сознание порождало самые необузданные и бессмысленные помыслы» [32]. Неминуемая угроза смерти и чувство полной безысходности от незнания настоящих причин постигшего бедствия и отсутствия эффективных методов лечения способствовали исключительно иррациональному восприятию реальности и поиску путей выхода сугубо в рамках традиционного мировоззрения. При этом отношение к предпринимаемым властями санитарным мерам и к медицинскому персоналу могло быть не просто недоверчивым, но и даже враждебным, что, например, было отмечено в Минской губернии во время эпидемии холеры 1892–1893 годов. [3].

В зависимости от того, какая версия, объясняющая причины бедствия, возобладала, определялись и дальнейшие действия по их устранению. Многое здесь зависело от простого стечения обстоятельств. В целом, варианты такого выбора можно обобщить в виде трех категорий мотивов:

1. Мор – божье наказание за грехи людские. Действия людей здесь направлены на искупление грехов: молебны, пожертвования Церкви, установка обетных крестов, постройка каплиц, проведение крестных ходов, изготовление «рушніка-абыдзённіка» (последнее свойственно преимущественно для территории Беларуси) и т.д.

2. Мор – результат действий неких демонических сил. Как правило, эти силы персонифицировались (например, Черная Смерть, Моровая Девка или Коровья Смерть при эпизоотиях). Согласно народным представлениям, эти олицетворения болезней бродят по земле и несут смерть в те селения, куда заходят. Действия людей здесь направлялись на: а) недопущение заразы в свой населенный пункт путем создания непреодолимых преград (терновые изгороди, костры на въездах), окружение своего селения магической защитной границей (наиболее был распространен обряд «опахивания», который нередко сопровождался насилием над встреченными по пути людьми и животными, воспринимавшимися как воплощение этих враждебных сил¹); б) борьба с проникшей в селение заразой (последняя может быть ассоциирована с первой жертвой эпидемии – что объясняет практику погребения заживо заболевших первыми людей либо проведение обрядов обезвреживания с первым умершим от болезни); в) принесение жертвоприношения (погребение заживо людей² и/или животных).

3. Мор – результат действий полудемонических существ (колдунов, ведьм, упырей, заложных покойников и т.п.). В отличие от предыдущих вариантов, здесь мнимый виновник бедствия находился в сфере досягаемости общества и представлял собой не некую абстрактную силу, а вполне конкретного человека – живого либо мертвого. Действия людей здесь сводились к поиску «козла отпущения» и расправе с ним (истязание и нередко убийство ведьм/колдунов, эксгумация и обезвреживание вредоносных покойников).

С точки зрения интерпретации «атипичных погребений» интерес представляют последние два пункта. Рассмотрим ниже собранные материалы, классифицировав их по типу совершаемых действий. Так как собранные для территории Беларуси данные немногочисленны да и сами эти земли в рассматриваемый период не были изолированными от окружающего мира, здесь будут также рассмотрены аналогичные случаи, имевшие место на территории соседних государств – Польши, Украины и России.

I. Эксгумация и осквернение захоронений

Это было наиболее распространенной мерой по обезвреживанию вредоносных покойников, ареал бытования которой далеко не ограничивался одной лишь Европой. В Российской империи эти действия относились к преступлениям против веры и были уголовно наказуемы. На территории Беларуси пока выявлено только два факта этого типа:

1) д. Великие Жуховичи, Новогрудский уезд Минской губ. (совр. д. Большие Жуховичи, Кореличский р-н Гродненской обл.).
Дата: 1848 год, август.
Описание. Крестьяне, желая остановить свирепствовавшую у них холеру, собрались громадой на кладбище и отрыли умершую первой во время эпидемии крестьянскую девку Юстину Юшкову, которая на момент смерти находилась в беременном состоянии. На нее показал проживавший здесь отставной фельдшер Афанасий Рубцов, который уверял крестьян, что причина болезни идет от нее. По его словам, необходимо было отрыть ее и посмотреть, в каком положении находится ее младенец и не открыт ли у нее рот. Если рот оказался бы открытым, то в него следовало забить осиновый кол. После этого холера якобы должна была немедленно прекратиться. Поддавшиеся уговорам крестьяне раскопали могилу и вытащили труп, затем косой разрезали живот покойной, но плода там не оказалось. Тело младенца было обнаружено в гробу. В оказавшийся открытым рот Юшковой забили кол, после чего ее тело сбросили обратно в могилу и засыпали. Но эпидемия не остановилась, болезнь продолжалась еще две недели. Ее жертвой стал и сам фельдшер Рубцов, умерший вместе со многими другими.
Источник: сообщение священника Велико-Жуховицкой церкви, уведомившего об этом случае пристава 4-го стана Новогрудского уезда, см. в: [1; 13].

2) Местечко Гнезно, Волковысский уезд Гродненской губ. (ныне агрогородок в Волковысском р-не Гродненской обл.).
Дата: вторая половина XIX в.
Описание. «Мулаў, ні вельмі нат даўно ў Гнезнуй умерла старая Садоўска, то, мулаў, як пачало наруод прагчы прасле ее, то ні жарты. Ажно потум старые людзі прыдумалі, што ена з зубамі радзіласе³, так гэто, мулаў, ее патайком адкапалі, калі паледзяць, анно ена ўсю плахту ўцягнула ў горло⁴, так гэто плахту тую выцягнулі, а ўсадзілі каменя ў зубы, тады, мулаў і памуорак аціх».
Источник: фольклорные записи М. Федеровского [23].

Малочисленность представленных выше случаев вовсе не говорит о том, что они не были характерны для Беларуси. Ритуальные действия, направленные на обезвреживание опасных покойников путем их эксгумации и ряда дополнительных мер, практиковались также и в других регионах нашей страны, однако они были связаны с несколько иными обстоятельствами, не связанными с эпидемиями.

Что касается известных по историческим источникам аналогичных случаев на территории соседних стран, то на настоящий момент можно представить следующий список (наверняка далеко еще не полный):

• 1572 год, г. Львов (Украина). История эта известна со слов ученого XVI века, доктора Иоанна Урсина Львовского: «...по всей Польше распространилась повальная эпидемия. Тогда некая скончавшаяся женщина из Жесна была похоронена в пригороде Львова, у церкви Воздвижения Святого Креста. С этого дня эпидемия достигла пика. Те, кто погребал умерших, стали подозревать, что причиной эпидемии была ведьма. Труп этой женщины выкопали. Она была нагой, с остатками савана во рту. Саван она съела. По обычаю, ей отрубили голову. При этом истекла черно-красная кровь. Могилу вновь засыпали, и эпидемия прекратилась»⁵ [25].
• 1625 год, г. Варшава (Польша). Назначенный на время поветрия варшавский бурмистр Лукаш Древно приказал обезглавить и сжечь останки старой стекольщицы, которую обнаружили в гробу с платком в зубах [26].
• 1679 год, д. Райча (ныне в Живецком пов. Силезского воев., Польша). Когда болезнь здесь погубила в двух домах 19 человек, то люди начали говорить, что это одна баба-стрига их подушила, навещавшая после своей смерти эти дворы. Подозреваемую покойницу выкопали и отрубили ей голову [29].
• 1708 год, г. Познань (Польша). На кладбище св. Войтеха для того, чтобы оградить город от надвигающегося морового поветрия, было выкопано и обезглавлено тело покойной вещуньи (niewiasta wieszcza). Но это не помогло, так как болезнь оказалась в Познани уже в первых числах июня [31].
• 1710 год, д. Харш (ныне в Венгожевском пов. Варминьско-Мазурского воев., Польша). Во время эпидемии по деревне разнесся слух, что конец ей можно положить, лишь найдя среди погребенных жертв болезни трупы с признаками пожирания собственного тела и обезвредив их. Но так как упорные поиски на кладбище нужного результата не принесли, в качестве «козла отпущения» был выбран случайный покойник, которому отрубили голову и погребли повторно вместе с живой собакой [26].
• 1710 год, г. Млынары (ныне в Эльблонгском пов. Варминьско-Мазурского воев., Польша). Местные жители склонили пастора к эксгумации первой жертвы эпидемии, чтобы перебить ей горло и остановить таким образом болезнь [26].
• 1759 год, д. Парцево (ныне в Бельском пов. Подляского воев., Польша). После смерти некоего Гаврилы Онисюка по деревне распространился слух о том, что он превратился в вампира. Когда в то же самое время в деревне начали гибнуть люди, вся вина за это была возложена на умершего. Тело покойного было выкопано и обезглавлено, причем с позволения местного священника, который даже присутствовал на эксгумации [18].
• 1762 год, с. Куча (ныне в Новоушицком р-не Хмельницкой обл., Украина). Когда в селе вспыхнула эпидемия чумы, вероятно занесенной из Молдавии, сюда были направлены офицеры для наблюдения за ситуацией. Как следует из рапорта поручика А. Киеньского, они стали очевидцами расправы местных крестьян над упырями. К приготовленным кострам были привезены три трупа, затем их обезглавили, вынули сердца, порубили на куски и сожгли [26].
• 1771 год, с. Белобожница (ныне в Чортковском р-не Тернопольской обл., Украина). Во время эпидемии некто Стефан Кжывицкий объявил себя «живым упырем» и пообещал помочь избавиться от заразы. Для этого он склонил селян к выкапыванию покойников на кладбище и обезглавливанию тех, кого он признавал упырями, заставлял пить выделившуюся из них кровь, а затем сжигать эти трупы за границей села [26].
• 1831 год, с. Педосы (ныне в Погребищенском р-не Винницкой обл., Украина). Когда здесь появилась холера, крестьяне обратились к крестьянину соседнего села Максиму Мазуренко, который занимался врачеванием (впоследствии на суде он заявил, что является «родимым упырем», отчего у него имеются врожденные способности лечить). После некоторых расспросов он объявил крестьянам, что вся эта болезнь происходит от умерших недавно местного пономаря и его жены, похороненных в одной могиле и гробу. Мол, это они по ночам выходят из своей могилы и разносят по селу заразу. Покойники были откопаны, сам Мазуренко отрубил им топором головы и сжег их тут же в могиле, а тела пригвоздил к земле осиновыми кольями. Сельская громада щедро рассчиталась с врачевателем, а местное начальство привлекло его к уголовной ответственности [11].
• 1856 год, с. Славское (ныне поселок в Сколевском р-не Львовской обл., Украина). Во время вспышки холеры сельчане обратились за помощью к знахарю из села Еленковате, который обвинил в появлении болезни упыря. Собрав людей на кладбище, он раскрыл гроб недавно погребенного покойника, обернул его лицом к земле и пробил осиновым колом. Потом нацедил из него крови и, смешав с водкой, дал ее всем присутствующим со словами: «Пив він вашу кров, напийтеся ви його крови». На дальнейшем ходе эпидемии это никак не сказалось, а сам знахарь был арестован [12].
• 1893 год, д. Таштамаковая, Стерлитамакский уезд Уфимской губ.⁶ (совр. д. Таштамак, Аургазинский р-н Республики Башкортостан, Россия). Свирепствовавшую в деревне повальную болезнь приписали козням умершей крестьянки Марины Кузьминой, которая при жизни слыла колдуньей. Крестьяне были убеждены, что каждую ночь из ее могилы вылетал огненный шар, который, разбиваясь на мелкие огоньки, разносил болезнь по хатам. Могила колдуньи была разрыта, в спину старухи вбили осиновый кол, после чего могилу снова привели в должный порядок. По этому делу перед судом предстало 12 человек [13].

II. Жертвоприношение: погребение заживо человека

Этот вид уголовных преступлений из суеверия связан со второй категорией мотивов, которые были перечислены выше. По мнению дореволюционного этнографа П. Ефименко, изначально полагалось, что «для прекращения моровой язвы необходимо было отыскать виновницу ее распространения и сжечь или закопать живой в землю», а со временем это верование трансформировалось – теперь для уничтожения мора следовало просто «похоронить живой вообще какую-либо старуху» [9]. Если это предположение правильно, тогда случаи погребения заживо первого больного, с которого началась эпидемия, или эксгумация с осквернением тела первой жертвы заразы могут быть отголосками более архаичных верований. В этом случае в земле погребается не только источник/носитель болезни, но и сама болезнь. Как писал в свое время Л.С. Белогриц-Котляревский: «Зарытие в землю зараженного повальной болезнью человека исторгает из него злого демона, нечистую силу, которая уходит из царства жизни в подземное царство смерти» [4]. Затем мотив убийства/изгнания болезни сменяется мотивом жертвы. Тот же Л.С. Белогриц-Котляревский упоминает о том, что в таких случаях бывали примеры самопожертвования и бросания жребия [4]. Во время эпидемии холеры в 1871 году крестьяне д. Торкачи Новогрудского уезда такую меру назвали «жертвой за мир» (см. ниже). В таких случаях в качестве жертв могли выбираться те, кого «не жалко» (старики, уже отжившие свой век), либо уже обреченные на смерть от болезни.

1) Местечко Вызно, Слуцкий уезд Минской губ. (совр. г.п. Красная Слобода, Солигорский р-н Минской обл.).
Дата: 1830 или 1831 год. Описание. «Перш прайшла толькі чутка, што гдзесь у мястэчку халера схваціла нейкага мешчаніна ці мяшчанку. Але, кажуць, тут іх яшчэ жывымі схвацілі, укінулі ў яму да й засыпалі пяском, а падушкі да іншыя іх бэбахі пакідалі ў рэку. Дак от з тымі бэбахамі вынесла з мястэчка й самую халеру. Паплыла яна па вадзе да пачала касіць людзей у тых вёсках, што забудаваны паўз рэку, пачала хапаць, каго дзе трапіць».
Источник: фольклорные записи А.К. Сержпутовского; записано в д. Веска Слуцкого уезда [15].

2) д. Любищицы, Слонимский уезд Гродненской губ. (ныне в Ивацевичском р-не Брестской обл.).
Дата: 1831 год.
Описание. Во время холеры 1831 года крестьяне, в надежде избавиться от эпидемии, положили в яму и зарыли живую женщину с петухом и вороной.
Источник: несохранившаяся рукопись работы профессора Парчевского «Сельско-хозяйственная статистика», написанная на основе отчетов губернских властей за 1848 год и содержавшая любопытные этнографические сведения. При упоминании данного случая на эту рукопись ссылались П. Бобровский [5] и О. Кольберг [28].

3) д. Окоповичи, Новогрудский уезд Минской губ. (совр. д. Акановичи, Кореличский р-н Гродненской обл.).
Дата: 1855 год, первые числа августа.
Описание. Во время похорон на местном кладбище двух очередных жертв свирепствовавшей в то время холеры в общую могилу поверх гробов была брошена приглашенная якобы для чтения молитв 70-летняя крестьянка Лукия Манькова и зарыта живьем. Поводом для подобного действия послужили слова сотского Антона Дубко о том, что где-то «также зарыли живую старуху и оттого холера прекратилась». Эпидемия не прекратилась, но последствия были. Об этом быстро стало известно местным властям, и было начало судебное разбирательство. Практически все лица, которые принимали непосредственное участие в этом преступлении, умерли от болезни в продолжение последующих пяти дней. Перед судом предстал только один – крестьянин Андрей Козакевич 37 лет, который и столкнул Манькову в могилу. Решением Минской уголовной палаты, одобренным впоследствии Правительствующим сенатом, Казакевич был приговорен к лишению всех прав состояния, публичному наказанию в г. Новогрудке 70 ударами плетьми с наложением клейм и ссылке на каторжные работы в рудники на 12 лет.
Источник: публикация в специализированном юридическом издании «Журнал Министерства юстиции», основанная на материалах судебного разбирательства [7].

4) д. Торкачи, Новогрудский уезд Минской губ. (ныне в Дятловском р-не Гродненской обл.).
Дата: 1871 год, август.
Описание. Крестьяне для избавления от холеры хотели похоронить заживо больную крестьянку Марцеллю Моисейчикову «в жертву за мир». Марцелля, однако, осталась в живых благодаря тому, что ее муж и зять выгнали из хаты мужиков, которые пришли, чтобы нести несчастную бабу на кладбище. Но, по слухам, те же крестьяне похоронили живой одинокую женщину Софью Моисейчикову, которая была больна и почти что при смерти.
Источник: публикация в петербургской газете «Неделя» неизвестного автора под инициалами А.С., который привел в своей статье воспоминания самой Марцелли Моисейчиковой, чудом оставшейся в живых [1; 13].

5) д. Апанасковичи, Ушачский р-н Витебской обл.
Дата: Неизвестно.
Описание. «Ёсць бальшая гара. Называецца яна Старае кладбішча. Мая прабабка расказывала, што была нейкая балезнь, чума. І калі чалавек забалеў – то ўсё. Дажа жывых закапывалі туды. І там у гару такое накапалі старае кладбішча. Калі мая бабушка прышла ў гэту дзярэўню замуж, то на гэтым месцы быў адзін крэст».
Источник: предание, записал в 2009 году М. Касьмин от Н.И. Москаленко 1937 г.р. [19].

6) д. Подсадские, Узденский р-н Минской обл.
Дата: Неизвестно.
Описание. «Чаму кажуць: “у Падцацкіх жывымі хаваюць”. Яшчэ ў далёкія-далёкія часы, калі сярод людзей розныя пошасці хадзілі, у вёсцы Падцацкія здарылася такая гісторыя. Каб спасціся ад нейкая страшэннай хваробы, што касіла людзей, мусіць, халера ці што, жыхары вёскі, трымаючыся старых забабонаў, вырашылі каго-небудзь закапаць у зямлю жывым і гэтак уратавацца ад ліха. Зразумела, нікому не хацелася ні самому паміраць, ні страціць сваіх родных. Тады вырашылі закапаць сірату. Вось адтаго і ідзе нядобрая слава пра вёску Падцацкія: “А, гэта там, дзе жывымі хаваюць?”».
Источник: предание, записал в 1981 году А.И. Гурский в д. Песочное Копыльского р-на от А.В. Астрейко [15].

А.С. приводит в своей публикации упоминание еще об одном случае времен холерной эпидемии 1831 года в Гродненской губернии, который был ему рассказан одним «заслуживающим доверия» священником. По словам последнего, крестьяне некой деревни хотели похоронить живьем местного священника, чтобы избавиться от заразы, но тот спасся тем, что выпросил отсрочку для приготовления к смерти, пообещав, что добровольно пожертвует собой ради общего блага [1]. Священный сан не всегда мог гарантировать неприкосновенность, что также имело место в украинском селе Войтивка во время эпидемии 1770 года (см. ниже).

Аналогичных случаев на территории соседних стран выявлено пока совсем немного:

• 1849 год, д. Любоня (ныне в Лешненском пов. Великопольского воев., Польша). Согласно местному преданию, когда на территории повета стала распространяться холера, местный войт втайне похоронил живьем свою воспитанницу [27].
• 1861 год, Енисейская губерния (Россия). По сведениям исследователя Туруханского края П. Третьякова, во время повальной болезни некий крестьянин П. для спасения себя и своего семейства решился принести в жертву одну из своих родственниц и заживо похоронил выбранную для этого девочку [20].

Может показаться странным, что большая часть из обнаруженных исторических и фольклорных упоминаний данного редкого сюжета относилась к территории Беларуси, особенно к региону Верхнего Понеманья. На это же обстоятельство обратил внимание и один из авторов второй половины XIX в., задавшись вопросом: «составляет ли этот суеверный предрассудок исключительную принадлежность Гродненской губернии⁷ или общ всем губерниям северо-западного края?» [1]. Очевидно, что здесь стоит говорить не только о «северо-западном крае», а о гораздо более обширном пространстве. Судя по приведенным выше словам П. Ефименко и Л.С. Белогриц-Котляревского, это суеверие было им хорошо знакомо. Значит, и подобные поверья должны были быть довольно широко распространенными.

III. Жертвоприношение: погребение заживо животных

Значение жертвоприношения животных в рассматриваемом узком контексте народных средств борьбы с эпидемиями в период Нового времени представляется менее ясным. Имеющие сведения по этому вопросу крайней скупы. Вероятно, речь здесь может идти только о приношении жертвы. Вот только здесь, как в случае с человеческой «жертвой за мир», происходит не заклание, а погребение заживо. Чем объяснялась в народе необходимость именно погребения животного живьем, не известно. Как было видно из рассмотренных ранее народных средств, жертвоприношение животного не всегда могло быть самостоятельной мерой, являясь в ряде случаев дополнением (при обрядах обезвреживания покойников и при принесении человеческой жертвы). Не очевиден при подобных ситуациях и характер выбора вида животного. Л.С. Белогриц-Котляревский упоминает, что при захоронении живьем человека вместе с ним в землю живыми закапывали петуха, собаку и черную кошку. Те же виды животных, с его же слов, закапывались живьем при эпизоотиях вместе с павшей скотиной [4]. Но при рассмотрении конкретных случаев оказывается, что список использующихся для подобных целей животных не является строго регламентированным.

1) д. Любищицы, Слонимский уезд Гродненской губ. (ныне в Ивацевичском р-не Брестской обл.).
Дата: 1831 год.
Описание. Во время холеры 1831 года крестьяне, в надежде избавиться от эпидемии, положили в яму и зарыли живую женщину вместе с петухом и вороной.
Источник: (см. в разделе II).

2) д. Каменка, Новогрудский уезд Минской губ. (ныне в Новогрудском р-не Гродненской обл.).
Дата: 1871 год, лето.
Описание. Так как «холера непременно требует живых жертв», с этой целью один крестьянин, хороня своего умершего во время эпидемии сына, похоронил вместе с ним восемь живых котов.
Источник: публикация современника [1].

3) д. Бронное, Речицкий уезд Минской губ. (ныне в Речицком р-не Гомельской обл.).
Дата: 1892/93 годы.
Описание. Для избавления от холеры по совету «сведущих» людей живыми были зарыты кот и щука. Когда эти средства не помогли, жители прибегли к другим («абыдзённым») ритуалам.
Источник: по данным земского санитарного врача Минской губернской врачебной управы С.В. Балковца [3].

4) д. Астапковичи, Городокский р-н Витебской обл.
Дата: Неизвестно.
Описание. Местные жители рассказывали, что в полдень на одной из могил на кладбище можно услышать крик петуха. На памяти старожилов в этой могиле когда-то во время эпидемии закопали живого петуха.
Источник: предание, зафиксированное в д. Остапковичи во время археологической экспедиции 1981 года Л.В. Дучиц [8].

Из небелорусских случаев к этой категории также следует отнести и описанную ранее (см. раздел I) историю 1710 года в польской д. Харш, когда после экзекуции над одним из покойников, последний был вновь погребен вместе с живой собакой.

Малочисленность приведенных сведений по этой группе народных мер вовсе не говорит о редком использовании этой практики. Здесь следует учитывать то обстоятельство, что подобное жертвоприношение животных не привлекало столь большого внимания современников, по сравнению с другими рассматриваемыми в настоящей публикации суеверными средствами, и не рассматривалось как уголовно наказуемое деяние. Поэтому описанию отдельных конкретных случаев наверняка не придавалось большого значения.

Рис. 1. Распределение выявленных сведений о применении чрезвычайных народных средств борьбы с эпидемиями на территории Беларуси: 1. д. Бол. Жуховичи, Кореличский р-н, Гродненская обл.; 2. аг. Гнезно, Волковысский р-н, Гродненская обл.; 3. г.п. Красная Слобода, Солигорский р-н, Минская обл.; 4. д. Любищицы, Ивацевичский р-н, Брестская обл.; 5. д. Акановичи, Кореличский р-н, Гродненская обл.; 6. д. Торкачи, Дятловский р-н, Гродненская обл.; 7. д. Апанасковичи, Ушачский р-н, Витебская обл.; 8. д. Подсадские, Узденский р-н, Минская обл.; 9. д. Каменка, Новогрудский р-н, Гродненская обл.; 10. д. Бронное, Речицкий р-н, Гомельская обл.; 11. д. Астапковичи, Городокский р-н, Витебская обл.

 

IV. Убийство подозреваемых виновников эпидемии

Этот раздел (наравне с разделом I) относится к третьей категории перечисленных ранее мотивов. Здесь виновниками нагрянувшего бедствия объявлялись вполне живые люди – ведьмы, колдуны, родимые упыри и т.д., либо же просто выделявшиеся чем-то из основной массы и тем самым навлекавшие подозрения. Такие расправы были вполне распространенным явлением в Европе периода Средневековья и Нового времени и были связаны с борьбой христианства с пережитками язычества. Первоначально узаконенные акты совершения правосудия со временем стали лишь незаконными акциями крестьянского самосуда, производимого под влиянием вспышки народного гнева и суеверных представлений. Как писал П. Ефименко, «женщин, обвиняемых в причинении засухи и голода, мора и других подобных общественных бедствий, обрекали на смерть, и сжигали или топили их или же закапывали живыми в землю» [9]. Как показывают приведенные ниже случаи, жертвами народного гнева становились также шляхтичи и священники.

Примеров подобных расправ во время эпидемий для территории Беларуси пока не обнаружено. Но наличие их на сопредельных польских и украинских территориях говорит о том, что здесь они также могли происходить.

• 1652 год, г. Борисполь (Украина). Осенью в Переяславском полку вспыхнула некая эпидемия. Кто-то распустил слух, что болезнь насылают бабы-чаровницы, при этом с особой настойчивостью молва указывала на Овдииху Тращиху. Вместе с нею была арестована также и некая Путятыха, на которую показала первая обвиняемая: «вона дивкою рядытся и в косах ходыть, молодою чынытся, по дворах ходять и дворы надыхае: як якый двир натхне, то вси вымруть». Из сохранившихся сведений известно лишь, что суд приговорил Тращиху к сожжению и это постановление было приведено в исполнение [14].
• 1710 год, д. Двужно (ныне в Бартошицком пов. Варминьско-Мазурского воев., Польша). Во время эпидемии чумы 1708–1711 годов на территории Вармии и Мазур в деревне Двужно уходом за больными занималась одна сумасшедшая женщина. Когда ей вздумалось заняться бродяжничеством по деревням, управляющий имением из опасения, что она может разносить заразу, приказал выкопать могилу и пристрелить в ней бродяжку [24].
• 1711 год, г. Люблин (Польша). Перед городским судом предстали трое могильщиков, которые занимались погребением умерших от морового поветрия. Им было поставлено в вину сознательное распространение заразы из своих корыстных профессиональных интересов – будто бы они из мозга и внутренностей заразных трупов приготавливали специальную мазь и ею смазывали дверные ручки в разных домах. Во время пыток обвиняемые сознались во вменяемом преступлении. Хотя впоследствии они отказалась от этих показания, суд признал их виновными. Могильщикам сначала отрубили руки, а затем обезглавили. Тела были погребены на месте казни, а их конечности прибиты к столбам на распутьях [22].
• 1720 год, г. Красилов (ныне в Хмельницкой обл., Украина). Во время моровой язвы, распространившейся по южной Волыни, жители Красилова озаботились мерами по предотвращению этого бедствия. Все были убеждены, что зараза появилась от чьего-то «навождения». Подозрение пало на проживавшую в городе старуху Проську Каплунку, потому что она дожила до редко достигаемого возраста – 120 лет. После того, как некий знахарь подтвердил опасения мещан, с ней было решено расправиться. Каплунку посадили в яму и забросали землей, так что на поверхности остались только голова и плечи. Сверху на нее набросали хвороста и зажгли его. Впоследствии то место, где сожгли мнимую колдунью, было привалено жерновым камнем с мельницы [2].
• 1738 год, с. Гуменцы (ныне в Каменец-Подольском р-не Хмельницкой обл., Украина). В Подолии распространилась моровая язва. Чтобы охранить свое село от заразы, жители села Гуменцы предприняли ночью крестный ход по своим полям. Встреченный ими на пути шляхтич из соседнего села Михаил Матковский, который искал своих пропавших лошадей, был принят за упыря, виновного в распространении заразы, избит до полусмерти и брошен на месте. Узнав на следующий день, что Матковский выжил, гуменчане, не без участия других местных шляхтичей, схватили его и после пыток с издевательствами сожгли на костре [2].
• 1770 год, с. Войтивка (ныне с. Родниковка, Уманский р-н Черкасской обл., Украина). Во время поветрия между крестьянами возникли толки о том, «что по селу что-то ходит, отворяет окна и «надыхуе» чрез них в хаты, отчего народу мрет больше, чем бы мерло без этого». Кто-то даже видел ходящего по селу упыря, по описанию одежды которого решили, что это местный приходской поп – о. Васыль. Священник отрицал выдвинутые против него обвинения, но против него показания дали попадья и его же кухарка, что и решило его участь. Поп был избит до полусмерти, отнесен к специально вырытой яме, где его пробили осиновым колом от плеча к плечу и заживо закидали землей. Перед судом предстал только один из тринадцати участников убийства, так как остальные умерли от поветрия [21].
• 1770 год, местечко Ярмолинцы (ныне поселок, райцентр Хмельницкой обл., Украина). Во время эпидемии чумы на Подолии в Ярмолинцах жертвой народных суеверий стал некто Иосиф Маронит, осевший в этом местечке паломник, прибывший из Турции и довольно успешно занимавшийся лекарским делом. Среди мещан распространилось убеждение, что их травит этот «бес заморский» и что для избавления от заразы следует с ним расправиться. Старец был схвачен, посажен в бочку со смолой и в ней же сожжен на костре [33].
• 1831 год, с. Нагуевичи (ныне в Дрогобычском р-не Львовской обл., Украина). Во время вспыхнувшей в селе эпидемии холеры местный семилетний мальчик Гаврыло назвался упырем и авторитетно заявил, что знает причину вспыхнувшей болезни: мол, это все «видъ упыривъ, то воны людей потынають». Использованный в качестве ищейки он показал на семерых своих односельчан как на упырей, сообщив, что справиться с ним может лишь «терновый та яливцёвый огонь». Был сложен гигантский терновый костер, через который протаскивали на цепи обвиненных «упырей». Один из них смог сбежать, еще один выжил и прожил после еще несколько лет, а остальные погибли сразу или же спустя две недели мучений. Эпидемия не прекратилась, а войт и непосредственные участники были впоследствии арестованы [17].
• 1831 год, с. Ясеница-Сольная (ныне в Дрогобычском р-не Львовской обл., Украина). Здесь сельчане поступили по примеру своих соседей из описанного выше случая. Они привезли из Нагуевич мальчика, «що упыривъ пизнае», и тот показал в Ясенице на 5–6 человек. С ними решили также расправиться с помощью тернового огня, но погибнуть в пламени успел только один, так как остальных спасло своевременное вмешательство местного попа [17].
• 1878 год, д. Тарачевская, Усть-Сысольский уезд Вологодской губернии (Россия). Когда летом случился сильный падеж скота, среди местного крестьянского населения разнеслись слухи, что падеж распространяют некие немые люди при помощи «уморительных снадобий, зелий и заговоров». Когда здесь объявился неизвестный немой мужик с котомкою за плечами и собрался остановиться на отдых в одном из домов, то от него потребовали немедленно покинуть деревню. Несколько крестьян вывели бродягу за околицу и забили его насмерть кольями, приговаривая: «холере холерная и смерть». Трое виновных в убийстве впоследствии предстали перед судом [6].

Рис. 2. Распределение выявленных сведений о применении чрезвычайных народных средств борьбы с эпидемиями на территории Беларуси, Польши и Украины.

 

Вместо заключения

Рассмотренные в публикации чрезвычайные народные средства борьбы с эпидемиями, связанные с суеверными представлениями, показывают, что они могут являться одной из причин появления атипичных погребений. Погребений, в которых прослеживаются: следы вторичного проникновения в захоронение, необычное положение тела, повреждение останков, нарушение анатомического порядка частей скелета, отсутствие отдельных его частей, следы воздействия огня, наличие в захоронении костей животных и явно посторонних предметов. Интерпретация подобных атипичных погребений в археологии – задача сложная и непростая. Этому вопросу уделяют большое внимание польские исследователи, которые считают некорректным видеть в каждом атипичном захоронении следы так называемых «антивампирских» практик при наличии альтернативных объяснений [30]. Поэтому большое значение имеет изучение всех возможных причин возникновения подобных археологических артефактов. И народные суеверные практики, приуроченные к эпидемиям смертельно опасных болезней, являются одним из пазлов общей сложной головоломки.

Сноски

1. В некоторых случаях можно говорить о том, что практиковавшийся в подобных ситуациях крестный ход мог только формально заменять собой обряд «опахивания», сохраняя изначальное содержание последнего. Наиболее яркое тому доказательство – избиение и последовавшее впоследствии убийство случайно встреченного на пути крестного хода человека в 1738 году в с. Гуменцы (описание см. далее).
2. В описанном ниже случае 1871 года в д. Торкачи Новогрудского уезда крестьяне называли это действие «жертвой за мир».
3. Здесь речь идет о довольно нехарактерном для Беларуси поверье о том, что упыри рождаются сразу с зубами. Правда, в записях М. Федеровского слово «упырь» не используется: «Як чалавек умре той, што з зубамі родзіцца, то требо ему па смерці каменя ўлажыць у зубы, бо праз цэлы руок па его смерці быў бы такі памуорак на наруод, што да нагі выкаціло б» [23].
4. Здесь также представлен нетипичный для восточнославянских поверий мотив о «жующем мертвеце», который этим нехитрым действием несет вред живым.
5. Автор благодарит Романа Багрова за помощь в переводе с латыни первоисточника, в котором был описан этот случай.
6. В источнике, вероятно ошибочно, указана Пензенская губ.
7. Новогрудский уезд до 1843 года входил в состав Гродненской губ., после – Минской губ.

Литература

1. А. С. Варварства народного суеверия / А. С. // Неделя. – 1872. – № 2. – С. 81–83.
2. Антонович, В. Б. Колдовство. Документы – процессы – исследование / В. Б. Антонович. – СПб., 1877. – 140 с.
3. Балковец, С. Взгляд сельского населения Минской губ. на холеру, самозащита его от эпидемии и отношение к медицинскому персоналу / С. Балковец // Минские врачебные известия. – 1910. – № 7. – С. 5–12.
4. Белогриц-Котляревский, Л. С. Мифологическое значение некоторых преступлений, совершаемых по суеверию / Л. С. Белогриц-Котляревский // Исторический вестник. Историко-литературный журнал. – СПб., 1888. – Т. XXXIII. – С. 105–115.
5. Бобровский, П. Материалы для географии и статистики России, собранные офицерами генерального штаба. Гродненская губерния / П. Бобровский. – СПб., 1863. – Ч. 1. – XXII, 866 с.
6. Весин, Л. Народный самосуд над колдунами (К истории народных обычаев) / Л. Весин // Северный вестник. – СПб., 1892. – № 9. – С. 57–79.
7. Дело о крестьянах Андрее Козакевиче и других, судимых за похоронение живой крестьянки Маньковой // Журнал Министерства юстиции. Часть неофициальная. – 1864 (июнь). – С. 707–712.
8. Дучиц, Л. В. Звуки в традиционной культуре белорусов / Л. В. Дучиц // Таинственная Беларусь II: материалы конференции (г. Минск, 16 янв. 2016 г.). – Минск: Регистр, 2016. – С. 91–116.
9. Ефименко, П. Суд над ведьмами / П. Ефименко // Киевская старина. – 1883. – № 11. – С. 374–401.
10. Жовтий, С. Відображення міфологічних уявлень про вампірів у житті українців другої половини XVII – початку XIX століття / С. Жовтий // Україна у свiтовiй iсторiї. – 2014. – № 1. – С. 46–54.
11. Кошовик, К. Живой упырь в борьбе с умершими упырями / К. Кошовик // Киевская старина. – 1884. – № 1. – С. 169–171.
12. Кузеля, З. Причинки до народніх вірувань з початком ХІХ ст. Упирі і розношенє зарази / З. Кузеля // Записки Наукового Товариства iм. Шевченка. – Львів, 1907. – Т. 80. – С. 109–124.
13. Левенстим, А. А. Суеверие в его отношении к уголовному праву / А. А. Левенстим // Журнал Министерства юстиции. – 1897. – № 1. – С. 157–219; № 2. – С. 62–127.
14. Левицкий, О. Очерки народной жизни в Малороссии во второй половине XVII ст. / О. Левицкий. – Киев, 1902. – 312 с.
15. Легенды і паданні / склад. М.Я. Грынблат і А.І. Гурскі. – 2-е выд., дап. і дапрац. – Мінск: Бел. навука, 2005. – 552 с.
16. Мангардт, В. Практические последствия суеверия / В. Мангардт // Живописное обозрение. – 1879. – № 1. – С. 22–23; № 2. – С. 30–34; № 3. – С. 66–67; № 5. – С. 107–109; № 6. – С. 130–132; № 7. – С. 152–155; № 10. – С. 216–218; № 11. – С. 242–245.
17. Мирон. Сожжение упырей в с. Нагуевичах в 1831 г. / Мирон // Киевская старина. – 1890. – № 4. – С. 101–120.
18. Можейко, А. Н. Дело Ларки «Кровососа»: суеверия и предрассудки белорусского крестьянства XIX в. / А. Н. Можейко // Архiварыус. – Мiнск: НГАБ, 2013. – Вып. 11. – С. 114–122.
19. Полацкі этнаграфічны зборнік. Вып. 2: Народная проза беларусаў Падзвіння. У 2 ч. / уклад. У. А. Лобач. – Наваполацк: ПДУ, 2011. – Ч. 1. – 292 c.
20. Третьяков, П. И. Туруханский край, его природа и жители / П. И. Третьяков. – СПб., 1871. – 316 с.
21. Я. Ш. Убийство упыря в Киевщине во время чумы 1770 года / Я. Ш. // Киевская старина. – 1890. – № 2. – С. 338–341.
22. Cichy, M. A. Procesy o czary w Lublinie w XV–XVIII w. / M. A. Cichy // Rocznik Lubelski. – Lublin, 2011. – T. 37. – S. 9–32.
23. Federowski, M. Lud białoruski na Rusi Litewskiej. Materyały do etnografii słowiańskiej zgromadzone w latach 1877–1893 / M. Federowski. – Kraków, 1902. – T. II. – Cz. 1. – XXXII, 358 s.
24. Flis, S. Dżuma na Mazurach i Warmii w latach 1708–1711 / S. Flis // Komunikaty Mazursko-Warmińskie. – 1960. – № 4. – S. 473–523.
25. Hercules Saxonia. De plica quam Poloni Gwozdziec, Roxolani Koltunum vocant. Liber nunc primum in lucem editus / Hercules Saxonia. – Padova: Officina Laurentii Pasquati, 1600. – LII, 248 p.
26. Kaźmierczyk, E. Zaraza we wsi Kuczy w 1762 roku jako przykład postępowania wobec morowego powietrza na wsi w epoce nowożytnej / E. Kaźmierczyk // Zeszyty naukowe Uniwersytetu Jagiellońskiego. Prace Historyczne 141. – 2014. – Zesz. 3. – S. 657–674.
27. Knoop, O. Podania i opowiadania z W. Ks. Poznańskiego / O. Knoop // Wisła. – Warszawa, 1895. – T. 9. – Zesz. 1. – S. 11–39.
28. Kolberg, O. Dzieła wszystkie. T. 52: Białoruś – Polesie / O. Kolberg. – Wrocław; Kraków: Polskie Tow. Muzyczne; Warszawa: Ludowa Spółdzielnia Wydawnicza, 1968. – XLIII, 571 s.
29. Kracik, J. Chrzescijanstwo kontra magia. Historyczne perypetie / J. Kracik. – Kraków: Wydawnictwo M, 2012. – 270 s.
30. Kubicka, A. Czy nietypowe groby odkrywane na wczesnośredniowiecznych stanowiskach archeologicznych z terenu Polski to pochówki wampirów? / A. Kubicka // Ogrody nauk i sztuk. – Wrocław, 2014. – № 4. – S. 157–160.
31. Łukaszewicz, J. Obraz historyczno-statystyczny miasta Poznania w dawniejszych czasach / J. Łukaszewicz. – Poznań, 1838. – T. 2. – 436 s.
32. Moszyński, K. Kultura ludowa słowian / K. Moszyński. – Kraków, 1934. – Cz. 2. – Zesz. 1. – 725 s.
33. Przezdziecki, A. Podole, Wołyń, Ukraina: Obrazy miejsc i czasów / A. Przezdziecki. – Wilno, 1841. – T. 2. – 158 s.

Доклад был прочитан на конференции «Таинственная Беларусь-2017» 22 января 2017 года.

Автор выражает благодарность Л.В. Дучиц и И.С. Бутову за помощь в поиске источников по теме данной публикации.