Шиворот-навыворот: мотив переворачивания при встрече с лешим
Один из традиционных для славянского фольклора персонажей – леший (вольный, ляд, лес, праведный, лешак, лесовик, лесник, лисун, полисун, шатун, ворог, еле, дикинький мужичок, цмок, лесовый царек, господарь над лесом) кажется довольно исследованным персонажем. В то же время отдельные поверья с ним связанные, продолжают толковаться двояко. Как отмечает В.И. Дынин, мифологический образ лешего не столь однозначен, каковым он зачастую представляется исследователям. Вероятно, необходим дальнейший, более пристальный анализ этого образа русской демонологии [6]. Целью настоящей работы является попытка осмысления мотива переворачивания при встрече с лешим, поиск возможных значений этой традиции в контексте ее взаимосвязи с «заложными покойниками» и погребальным обрядом.
Детали упомянутого обряда крайне разнообразны: иной раз требуется снять всю одежду или вывернуть на изнанку («на леву сторону») кофты, платья, сорочки, штаны, а зимой даже рукавицы или тулуп; перевернуть нательный крест с груди на спину. Выворачивание одежды совершается в ряду других обратных действий. Шапку поворачивали задом наперед, на ногах меняют местами портянки, переобували лапти или сапоги по аналогичному принципу. Есть разновидность последнего действия: переворачивание стелек, то есть соломы, выстилающей лапти. Не важно, какая одежда на тебе, важно выполнить в правильной последовательности сам неписаный ритуал [5, 12, 13, 15, 13, 17]. А то лесной обитатель может и поинтересоваться: «Помнишь ли заднее слово?» (то есть слово, произнесенное первым) и если не вспомнишь, мало не покажется [15]. Сидит леший, закинув левую ногу за правую, у него нет правого уха, а сам он не отбрасывает тени [13].
Чтобы предотвратить блажь лешего, мужики выходили стеречь гумна в тулупах наизнанку и с кочергами в руках [15]. В.П. Зиновьев указывает, что вещь, которую попросит леший, надо давать ему через левое плечо, и он исчезнет; от его мороки помогает избавиться стрельба или крики в противоположную от заблудившегося сторону [9].
В некоторых случаях переворачивание использовали как некий способ призвать лесного хозяина, задать ему какие-то вопросы или найти потерянные вещи: «так он и ходит, наденет навыворот портки, кальсоны, рубаху, ворот расстегнет, волосы растреплет. Ну – к лешему идет». Потеряет кто корову, вот он и пойдет, рубаху вывернет наизнанку, ворота откроет ну и вызывает. Как – не спрашивали» [13].
«Значит, дед мне говорил: «В таких случаях розденься, вот, тряхни шапкой – в два счета, говорит, найдешь дорогу» [12]. «На левую сторону повернула платье, надела. Пошла – тут тропинка и е, у которой я ходила-то». Или: «Ну вот, наголо розделась, стряхнула одежду и сразу очутилась на том же месте, где и надо было». После правильно выполненных действий можно обнаружить и потерянные ранее вещи [цит по. 12]. «Ходили два часа, в болото выходили. Выйдем на тропинку, придем, имдем-мдем – теряется тропинка. Приходим – то болото, то овраг. Повернешься – в болтото придем, постоим, придем, пять раз в одно и то же место возвращались. Так бродили два часа. Когда блудили – одежду надо выворачивать» [13]. Е.В. Мадлевская отмечает, что для того «чтобы перестать блудить по лесу, нужно также снять и вытряхнуть всю одежду, вывернуть ее наизнанку и в обратно порядке надеть на себя. Считается, что после этого леший не видит человека и не может удержать его в лесу дальше» [15].
Чаще всего под влиянием этого персонажа славянской демонологии путник сбивался с пути, попадал в чащобу, ходил кругами по одному и тому же месту (блудил), могло все кончится печально и домой несчастный уже не возвращался [6, 12, 13, 15]. Встреча с лешим – это зачастую перенесение некой системы границ, отделяющих человеческий и потусторонний миры. «Дошел до деревни до своей и не увидел деревни своей» [23].
По мнению А.Н. Афанасьева, упомянутая выше замена обуви вполне объяснима, так как она является символом поступи, движения; переворачивая ее задом наперед, заблудившийся верит, что теперь он будет двигаться не в ту сторону, куда направляет его леший, а в противоположную и таким образом выйдет на прямую дорогу [1].
У самого лешего всегда есть элемент/элементы, которые подчеркивают его потустороннюю природу: у него медный колпак, правая пола кафтана запахнута за левую (не так как принято у мужчин), левый лапоть надет на правую ногу, а правый на левую, нет правого уха, а когда он садится, всегда закидывает левую ногу на правую [15]. У В.И. Даля встречаем такое описание внешнего вида лешего: «волосы зачесаны налево, кофтан застегнут направо» [5].
Антиповедение (то есть обратное, перевернутое, «опрокинутое» поведение) наблюдается довольно часто и характерно не только для встреч с лешим. Оно может обуславливать мену правого на левое (и наоборот), переднего и заднего, верха и низа, изнаночного и лицевого и т. д. В этом случае те или иные действия производятся левой рукой, в обратном направлении, те или иные предметы переворачиваются вверх дном, выворачивается одежда. По мнению Б.А. Успенского это связано с языческими верованиями о перевернутости связей загробного мира. Два мира – потусторонний и посюсторонний видят друг друга как бы в зеркальном отображении [26].
В частности, движение «обратным следом» или «задом наперед» является универсальным мифологическим мотивом. С ним связан запрет оборачиваться при возвращении с кладбища [24]. Леший тоже не любит, когда на него оглядываются [17]. Н.М. Теребихин считает, что это может являться частным случаем ритуальной инверсии, то есть переворачивания всех норм и отношений ситуации перехода, пересечения рубежа, разделяющего мир живых и мир мертвых [24]. По мнению Н.А. Криничной в основе этого обряда лежит то обстоятельство, что иной мир диаметрально противоположен нашему: живое в нем является мертвым, а мертвое – живым. Поэтому, чтобы выбраться из потустороннего мира, нужно одеться или запрячь лошадей наоборот, отряхнуться и отрешиться от пребывания в ином измерении [12]. Н.А. Криничная подчеркивает, что переодевание на другую сторону – лишь знак перехода в противоположный потустороннему мир [12]. Нечто похожее наблюдалось и при встрече с колдунами, одной из важнейших черт которых являлась перевернутость, вывернутость наизнанку. И для того, чтобы выявить колдуна приходилось встать на голову [24]. Оттуда же проистекает и асимметрия образа колдуна – завеса между реальностями приоткрывается только наполовину, и способствует возникновению неполных форм [16].
Леший в русских народных верованиях, таким образом, подчас выступает в роли некоего медиатора между мирами, между «этим» и «тем» светом [6]. Н.А. Гекман, наделяет лешего чертами трикстера и отводит его сфере влияния так называемый «средний мир» [4].
О том, что многие лешие и водяные произошли от людей, умерших неестественной смертью неоднократно упоминает в своем обширном исследовании Д.К. Зеленин, а также П.В. Иванов [8, 10]. В былинах леший зачастую также проклятый человек или заложный покойник.
Согласно Н.И Толстому, такая связь с покойником, может выражаться и в следующем похожем обряде. В Вельском уезде «покойника возили к церкви зимой и летом на дровнях, которые потом, на обратном пути, недалеко от дома ставились до сорокового дня опрокинутыми вверх полозьями и с обернутыми назад оглоблями; при этом верили, что до сорокового дня мертвец каждонощно приходит к дровням, на коих везен был на кладбище, намереваясь ехать домой, но найдя оглобли повороченными, возвращается в могилу» [26]. У ненцев такие поминальные сани не просто переворачивали, а «ломали у них правый полоз. Головки полозьев обращали на север», что также соотносилось с территорией предков [7, 26]. После похорон северные народы даже удалялись от могилы задом наперед [11]. Похожее наблюдалось и в Череповецком уезде, где тотчас по выносе покойника из избы оставшиеся дома «перекубыркивали» (опрокидывали ножками кверху) лавки, а затем мели и мыли пол, двери, окна, притом мести пол следовало от места, где лежал покойник, к порогу, а не иначе. Тоже самое делали в некоторых новгородских деревнях [26]. По мнению Н.М. Теребихина это может свидетельствовать о том, что перевернутый мир мертвого дома являлся исходной и конечной точкой путешествия души покойного на «тот свет», где люди живут «вверх ногами» [24].
Боязнь возвращения покойника была очень сильна и чтобы воспрепятствовать этому в арсенале разных народов было множество универсальных приемов защиты от вурдалака. Видное место в них занимали способы обмана почившего, связанные с переворачиванием. При погребении колдунов в Вологодских краях их выносили из избы не ногами, а головой вперед, и у первой реки переворачивали гроб и подрезали пятки подколенные жилы (чтобы он не смог вернуться). Подобные же действия против вурдалаков известны и у южных славян [21, 25, 26]. У русских запрещалось переворачивать хлеб коркой вверх – «покойник в доме будет» [20]. Черногорцы из племени Кучи до недавнего времени снимали с петель входные двери и переворачивали их, если в семье, где вымирало мужское потомство, скончался молодой мужчина. На севере Польши переворачивали лавки на которых стоял гроб, чтобы на них не сел покойник то есть не приходил обратно в дом. А на юге этой страны в Сондецких Бескидах совершали аналогичный ритуал переворачивания стульев и лавок [26]. Интересен и обряд вторичного погребения, обычно применяемый, если в семью начинались визиты умершего колдуна, ведьмы или подозреваемого вурдалака. Тогда могилу раскапывали, а человека, беспокоящего местное население, переворачивали в земле (в гробу) со спины ничком [2, 17, 26]. Как считает Н.И. Толстой, проворачивание нечистого покойника играет в этих случаях апотропеическую роль [26].
В народном сознании выворачивание или переворачивание предметов надежно ассоциировалось с защитой от заложного покойника, вампира, лешего и т. п. В северо-восточной Сербии, в Хомолье, по свидетельству С. Милосавлевича (начало XX в.), многие люди, когда им нужно ночью куда-нибудь пойти, выворачивают шапку, «гунь» (кафтан) или иную одежду, потому что вампир на вывороченное не идет. И в доме, в который ходит вампир, вечером переворачивают горшки, миски, ведра и медные казаны и другую посуду [26]. На Полесье зафиксирован и такой способ защиты от визитов «ходячих покойников»: кладут [в гроб] женщинам – мужскую рубашку, мужчине – женскую. Под покойника. Щоб не встал [25]. Н.Я. Никифоровский описывает, что подобным образом защищались даже от злых собак: путник должен махать на неотвязчивое животное вывороченным платьем или шапкой, а затем, одев их в вывороченном виде, продолжить путь [цит. по 26]. Очевидно, что и леший и внезапно встреченная собака в большинстве своем ассоциировались в первую очередь с нечистой силой, живым мертвецом, злым духом или иной угрожающей жизни опасностью. Помогал обряд и в случае блуждания по лесу, так как здесь сразу обвиняли некоего демонического персонажа...
Н.И. Толстой приводит и такую быличку: после смерти деда, баба обещала часто наведываться на его могилу, но не сдержала обещания. Однажды ночью прискакал дед домой на коне и повез бабу на кладбище к могильной яме. Баба попросила его, чтобы он первый спустился, а она – за ним. Когда он залез, она быстро засыпала его землей, побежала назад, но наткнулась на какой-то дом. Войдя в него, она увидела лежащего мертвеца. Внезапно прискакал ее дед и стал ломиться внутрь и попросил покойника открыть ему дверь, но тот ничего не смог сделать, так как баба все перевернула вверх дном. Но что-то она забыла перевернуть, и мертвец открыл деду дверь. Так дед увел бабу в свой вечный дом [26].
Славянские похоронные обряды также несут на себе типологические параллели этой традиции: одежда на покойнике может застегиваться обратным, по сравнению с обычным, образом – «на левую сторону», могут выворачиваться наизнанку траурные и похоронные одежды, то есть они противопоставляются по способу ношения нормальной. Одежду покойнику шили не к себе иглой, а от себя, притом зачастую левой рукой, таким же образом (от себя) строгали и гроб. Алтайские тюрки (телеуты) целенаправленно ломают вещи, которые клали в гроб, так как они все равно обретут первоначальную форму на том свете. Сюда можно отнести и запрет на прикосновение к мертвецу правой рукой. Можно вспомнить и о движении против солнца на поминках и в погребальном обряде («мртвачко коло» или «коло наопако»), что также можно рассмотреть как частную реализацию противопоставления правого и левого [27]. Антиповедение естественно смыкается при этом с поведением, приписываемым представителям потустороннего мира, и приобретает тем самым специальный магический или вообще сакрализованный смысл [27]. Вообще переворачивание предмета включает в себя более широкую семантическую или семиотическую сферу действий преобразования, превращения, метаморфозы, принятия иного обличья, перехода их одного стояния в другое, и главное – в сферу общения «этого света» с «тем светом» [26]. Такая замена двух плоскостей реальности символизирует переход героя ритуала из одного состояния в другое, что особенно характерно для «обрядов перехода» к числу которых относятся и похороны [22].
Во многих рассказах леший, отнюдь не безобиден. Так в уральском эпосе с ним боролся Перы-богатырь: «Пришлось ему бороться с лешим. Забирает леший людей, мучит их три-четыре дня. А потом находят их мертвыми» [14]. Нападения лешего бывают довольно странными: «Двери ночью открыло, среди ночи все стены исхлестало в избе. Леший его исхлестал. И он умер. Два дня спал, а на третий умер». «Пришел домой – ночью его леший задушил. Давно это было, годов тридцать назад» [13].
Число предметов, которые выворачиваются (или переворачивается) невелико, при погребении это – сани, телега, детская колыска, ведро, котел, корыто, стол, стул (табуретка); при встрече с лешим – одежда, обувь, головные уборы, крест, при защите от вампира – ведро, котел, посуда, одежда. Это говорит о ритуально заданной ограниченности этого обряда [26].
Рассматривая встречу с лешим в такой плоскости, мы должны подчеркнуть, что действия, связанные с переворачиванием, были направлены на его «обман», заставляя его забыть обратную дорогу в деревню и предотвратить возможные негативные последствия его визитов.
Таким образом, мы имеем три возможных объяснения переворачивания, которые в общем и целом не противоречат друг другу, и могут рассматриваться в комплексе.
1) леший после этого не замечает человека и не может дальше его морочить или удерживать в лесу;
2) вывороченные предметы помогают возвратиться из «иного мира», в котором пребывает встретивший лешего или наоборот переместится в «иной мир»;
3) вывороченные предметы отпугивают лешего и выполняют апотропеическую роль.
Стоит заметить, что мотивы контакта с иной реальностью при встрече с лешим, вампиром или заложным покойником довольно схожи и взаимосвязь этих персонажей народной демонологии может быть несколько переосмыслена. Наличие черт, присущих ходячим мертвецам, у лешего, свидетельствует и о том, что необычные видения в лесу (которые сейчас получили название хрономиражей) ранее ассоциировались с попаданием «на тот свет». Сам образ лешего действительно довольно многогранен и при должном изучении в нем могут открыться новые, порой довольно неожиданные особенности.
Литература:
1. Афанасьев А.Н. Поэтические воззрения славян на природу. Т. 2. С. 342.
2. Бутов И.С. Вампиризм в Беларуси: легенды и современность [электронный ресурс] Код доступа: http://www.ufo-com.net/publications/art-4771-vampirizm-v-belarusi.html
3. Винокуров, И. В. Полтергейсты / И. В. Винокуров. М.: Олимп; 000 «Фирма «Издательство ACT», 1999. С. 198, 201.
4. Гекман Н.А. Трикстер в русской демонологии // Идеи и идеалы № 3(5), Т. 2, 2010. С. 15.
5. Даль В.И. Толковый словарь живого великорусского языка. Т. 2. С. 279.
6. Дынин В.И. «Царство лешего»: Мифологический мотив попадания в потусторонний мир в русских народных верованиях XIX-XX вв. // VI конгресс этнографов и антропологов России (СПб., 28 июня - 2 июля 2005 г.): тез. докл. С. 187.
7. Евсюгин А.Д. Ненцы Архангельских тундр. Архангельск, 1979. С. 87.
8. Зеленин Д.К. Избранные труды. Очерки русской мифологии. Умершие неестественной смертью и русалки. М.: Индрик, 1995. С. 58, 59, 225.
9. Зиновьев В.П. Быличка как жанр фольклора и ее современные судьбы (на материале фольклора Забайкалья). Дис. на соискание учен. степени канд. филол. наук. Иркутск, 1975, с. 144; Он же. Жанровые особенности быличек. Иркутск, 1974.
10. Иванов П. В. Народные рассказы о домовых, леших, водяных и русалках. Материалы для характеристики миросозерцания крестьянского населения Купянского уезда / / СХИФО, 1893, Т. 5. Труды Педагогического отдела Историко-филологического общества, вып. 1. С. 6.
11. Иславин В.А. Самоеды в домашнем и общественном быту. Санкт-Петербург: тип. М-ва гос. имуществ, 1847. С. 137.
12. Криничная Н.А. Русская мифология: Мир образов фольклора. – М.: Академический Проект; Гаудеамус, 2004. С.247–323.
13. Левкиевская Е. Е. Леший // Мифы русского народа. М.: Астрель, АСТ, 2000. С. 329-330.
14. Михнюкевич В.А. Мифологические образы в современных записях уральской несказочной прозы Н.М. Теребихин. Метафизика севера. Архангельск: Пом. ун-т, 2004. С. 151.
15. Мадлевская Е. Л. Леший // Русская мифология. Энциклопедия. Эксмо, Мидгард, 2005. – С. 314–327. 784 с.
16. Неклюдов С.Ю. О кривом оборотне // Проблемы славянской этнографии. Л., 1979. С. 135.
17. Ненадавец А.М. За смугою мiфа. М.: Беларуская навука, 1999. 254 с.
18. Плесовский Ф.В. Леший как один из прообразов дракона волшебных сказок пермских народов (удмуртов, пермяков, зырян). В кн.: К истории малых народностей Севера СССР. Петрозаводск, 1979. С. 140-148.
19. Романов Е.Р. Белорусский сборник. Вып. 8. С. 289.
20. Российский гуманитарный энциклопедический словарь. Т. 3. М.: Гуманит. изд. центр ВЛАДОС: Филол. фак. С.-Петерб. гос. ун-та, 2002. 704 с.
21. Саммерс М. Вампиры в верованиях и легендах / Пер. с англ. Л.А. Карповой. М.: ЗАО Центрполиграф, 2010. 351 с.
22. Славянская мифология. Энциклопедический словарь. Изд. 2-е. М.: Междунар. отношения, 2002. 512 с.
23. Соловьева Я.Ю. Сюжетные версии былички о проклятых людях (к проблеме вариативности фольклорной традиции) // Вестник вятского государственного гуманитарного университета. Т.2. №4. 2009. С. 148-155.
24. Теребихин Н.М. Метафизика севера. Поморский университет, 2004. 272 с.
25. Толстая С. М. Полесские поверья о ходячих покойниках // Восточнославянский этнолингвистический сборник. Исследования и материалы. М.: «Индрик», 2001. С. 165.
26. Толстой Н.И. Переворачивание предметов в славянском погребальном обряде // Исследования в области балто-славянской духовной культуры. Погребальный обряд. М., 1990. С. 119-126.
27. Успенский Б.А. Антиповедение в культуре древней Руси. Семиотика истории. Семиотика культуры. Т.1. М., 1994, с. 320-332.
1
