Колдовские круги и сельскохозяйственная магия

Существующие на сегодняшний день фрагментарные свидетельства, касающиеся славянской мифологии, связанной с так называемыми «ведьмиными кругами» (на юге России распространены названия «хороводы чертей», «плевки черта» и т. п.), призывают к более углубленному изучению этого вопроса. Если в иностранных источниках (Англия, Франция) вину за эти шалости возлагали на фей, эльфов, сатиров и других демонологических персонажей, то в среде великоросов, малоросов и белорусов ответственность была переложена на вил, русалок, мавок, колдунов и ведьм.

В разные годы А. Прийма записал несколько поверий, связанных с такими кругами, в деревнях Московской и Владимирской областей, а также в станицах Ростовской области и Краснодарского края¹. По его мнению, этимология этих понятий восходит к персонажу русского фольклора черту, являющегося существом злонамеренным и вредоносным, для всякого человека крайне опасным². Слюна у него, по поверьям, ядовитая. «Черт плюнул, вот и появился след, «круг на поле». Входить в «плевок черта» нельзя: там все «провоняло нечистой силой». Это «гиблое место», «отравленное место» [13]. Однако есть сведения, что в Московской области старики предвещали нашедшему такое чудо в скором времени большую удачу [16]. Некоторые считали, что внутри такого круга спрятан волшебный клад, который откроется только колдуну или тому, кто найдет волшебную разрыв-траву [7]. «В центре круга трава не растет – здесь плясала лукавая баба, а может, клад зарыла. Только ведь его простым глазом не увидишь! Ведьмины кольца быстро найдешь – они приметные, но сколько ни копай в том месте, клада не сыщешь. Разрыв-травой нужно глаза натереть – тогда увидишь», – сообщает И.И. Акимушкин, правда без ссылок на источник [1].

Иллюстрация из английской брошюры 1678 года под названием «Mowing-Devil» (дьявол-косарь). Цитата: «…пытливый Фермер быстро прибыл на место, где рос его овес, и к своему восхищению обнаружил, что овес был скошен и готов к уборке; а так как Дьявол имел замысел показать свою ловкость в искусстве уборки урожая и презрел обычный способ скоса, он срезал стебли кругами и расположил каждую соломинку с точностью, которая заняла бы века у любого человека, который решил бы это сделать. И человек, который владеет ими, до сих пор боится их убирать» [21].

 

Многие жители деревень до сих пор обходят стороной такие участки. Как утверждает шестидесятилетняя О. С. Тимошкина из Серпуховского района Московской области (1988), «еще мать моя сказывала: на «ведьмин круг» нельзя даже на полшага входить, заболеешь. Это место, проклятое Богом». О том же говорит и В. Помазов из города Серпухова Московской области: «Сам я родом из Горького. И еще в детстве слышал про «ведьмины круги», появлявшиеся якобы время от времени на полях Горьковской области [13]. Я.Ю. Соловьева отмечает, что иногда ведьмины круги ассоциировались с блажью лешего во власти которого человек оказался и не может найти дорогу: «Ведьмины круги называются. Вот он все в таком кругу ходил – выйти не мог» [22].

Ведьмы и черти танцуют в кругу, гравюра из книги «Полная история маги, волшебства и колдовства» (1720).

 

Луговые эльфы. Нильс Блуммер (1850).

 

Классик украинской литературы И. С. Нечуй-Левицкий (1838–1918) в книге «Свiтогляд украïнського народу» (1876) свойство делать «круги» приписывает русалкам: «Русалки люблять танцы. Розказують, що вони раз уночi заманили до себе вiвчаря i загадали йому грати на сопiлцi. Другого дня на тiм мiсцi було знати на травi кружки, а там, де вiвчар вибивав ногою такт, була ямка» [11]. Согласно поверью русалки водят хоровод вокруг сосны и вытаптывают траву: «Во тут, вокруг сосны трава ня росце: ето тут русалкi скакалi! Танчуць, каа, кружка, за руки пабраўшы. I так карагод здзелаюць большы кружка сосны» [26]. Немало подобных фактов содержится и в произведениях выдающегося русского собирателя фольклора, исследователя духовной культуры славянских народов А.Н. Афанасьева (1826–1871). Касательно русалок он пишет: «и после, в продолжение всей петровки, русалки выходят по ночам из воды и при свете месяца предаются танцам на избранных для того местах, называемых игравицями. В Малороссии и Галиции рассказывают, что там, где танцуют русалки и мавки, видны на полях круги и «трава ще краще росте и заедно як рута зеленее» [2]. Об изменении цвета растительности в местах игравиц упоминает и С.В. Максимов: «ночью при луне, которая для них [русалок] ярче обычного светит, они качаются на ветвях, аукаются между собой и водят веселые хороводы с песнями, играми и плясками. Где они бегали и резвились, там трава растет гуще и зеленее, там хлеб родится обильнее» [11]. Свидетельством появления русалок, вил, самодив на полях, как указывает Л.Н. Виноградова являются выпаленные желтые круги на траве либо густая трава, которая растет полукругом [25]. В Беларуси считалось, что русалка «вьет себе гнездо» в поле: «Анны, гаварылi, гнезды вiлi з некага пераплета, такая трава расце, анна зьвiвала гняздо i хавалася ў жыцi» [23]. Несмотря на кажущуюся связь большинства этих озорных девиц с водной стихией, П. В. Шейн, определяя местообитание русалок, прямо указывает, что «живут русалки в густой ржи и горохах» [19]. Д. К. Зеленин показал многочисленные связи, которые в народном сознании объединяют образ русалок с ржаными полями, поэтому останавливаться на этом нет необходимости [8].

Хоровод русалок. Ханс Цацка.

 

Примерно так выглядели хороводы мавок. Фрагмент картины «Водяной». Ольга Боман (2005).

 

Нередко появление кругов связывали с другими обитательницами полей – сербскими вилами и болгарскими самодивами³. А.Н. Афанасьев упоминает о таком времяпрепровождении облачных дев: «самодивы поют и пляшут по лугам и оставляют на траве большие круги, состоящие из узкой, убитой их ногами дорожки». По мнению вышеуказанного автора, существ этих связывают с молниями и вихрями. В древности они, вероятно, были известны и русским славянам, но потом позабыты, вытесненные более употребительным именем русалок, тогда как в преданиях сербов и болгар, наоборот, русалки уступили место вилам. Слово вила образовалось от глагола вить, вью – плести, скручивать, соединять пряди в одну нить или вервь и указывает на мифическую деву, которая прядет облачные кудели и тянет из них золотые нити молний [2]. По всей видимости, завивать селянские посевы для них – милое дело. Если человек, заслыша пение, осмелится приблизиться к их хороводу, они или убивают его, или навсегда лишают языка и памяти.

Другой широко известный персонаж – Конек-Горбунок, «вьющийся вихрем над полями», может в некотором роде являться родственником вилам и самодивам, по крайней мере, он также проявлял неподдельный интерес к их вотчине и «шевелил пшеницу». Сюжеты, похожие на известную сказку П. П. Ершова, есть в словацком, белорусском, украинском (в частности, закарпатском), бурятском, цыганском (кэлдэрарском) фольклоре [9, 18]. Как пишет в своем исследовании Л. А. Фролова, посланник иного мира, каким и является Конек, традиционно появляется в полночь, в самое сказочное время («вдруг о полночь конь заржал») [18]. Сказка выдержала несколько изданий, и если в современном варианте мы можем прочесть «вот и стал тот черт скакать и зерно хвостом сбивать», то в первоначальном варианте (1834) по отношению к организованной в паттерны пшенице везде был употреблен глагол «косить»: «кто-то в поле стал ходить и пшеницу их косить» или «он пшеницей стал ходить и давай хвостом косить». Не совсем понятен мотив автора в такой замене, но здесь угадываются аналогии с известной английской брошюрой, изображающей дьявола-косаря (см. рисунок). Л. А. Фролова отмечает, что в целом описание Горбунка создает выразительный образ неземной кобылицы, посланницы иного мира [18]. Сравните: «русалкi па жыту ходзяць на Купалу. Iх не любiлi, што яны жыта топчуць». [23].

Конек-Горбунок. Советская марка (1988).

 

Возможно, связаны со всей этой нечистой компанией и приглашенные гости, и свидетели так называемой чертовой свадьбы – бытовавшего в среде крестьян представления о венчании Сатаны с ведьмой. Свадьбы такие обычно гуляли над полем, лугом, лесом, в других открытых всем ветрам местах и являлись всего лишь одним из занятий духа, обитавшего в вихре (вихрике, вихоре и т. п.). В собранных М. Власовой русских суевериях можно встретить немало таковых, относящихся к вихрям. «Пошли они в чисто поле, Вихорь и спрашивает: «Как будем сражаться, как будем разъезжаться?». «Пойду я в поле на травы зелены, на цветы лазоревы. Навстречу мне бежит дух-вихорь из чистого поля со своею негодною силою, с моря на море, через леса дремучие, через горы высокие, через долы широкие». «Причина метели и вообще бушевания ветров – возня чертей»; вихрь есть не что иное, как игра беса. Широко бытовало представление, что, нагнувшись, и посмотрев на вихрь между ног, можно увидеть в нем черта, некоторые исследователи даже считают вихрь «основной ипостасью черта». Они могли принимать и традиционные для вихря и ветра облики летящих коней, в том числе – представляться едущими на тройках или, наоборот, везущими на себе нечистую силу, лешего, чертей. Рассказы о вихревых полетах-поездках лешего и чертей на обернутых лошадьми самоубийцах (удавленниках, утопленниках, опойцах и прочих грешниках) популярны у русских крестьян и XIX и XX вв. [5].

Ведьмы, по мнению крестьян, также могли быть причастны к колдовским кругам. А.Н. Афанасьев отмечает, что во время шабаша, «музыкант сидит на дереве; вместо волынки или скрипки он держит лошадиную голову, а дудкою или смычком ему служит то простая палка, то кошачий хвост. Ведьмы, схватываясь с бесами за руки, с диким весельем и бесстыдными жестами прыгают, вертятся и водят хороводы. На следующее утро на местах их плясок бывают видны на траве круги, как бы протоптанные коровьими и козьими ногами» [3]. О том, что это не досужие вымыслы, говорит то, что следы раздвоенных копыт в подобных кругах обнаруживаются вплоть до сегодняшнего времени [9]. Интересно, что часто возникновение подобных кругов в людском представлении было связано с музыкой или пением. Возможно, респонденты действительно слышали какие-то звуки перед их появлением? Может они на самом деле являлись местом проведения неких ритуалов, практикующихся в деревнях и поныне?

Шабаш ведьм. Франсиско Гойя (1798).

 

В «Сказаниях русского народа», собранных И.П. Сахаровым, автор указывает на интересную деталь. «В летнее время поселяне, выходя на работу, часто замечают на лугах или зеленые, или желтые круги. Увидевши это, они, прежде всего, узнают, чье это поле? Много ли изломалось на нем кос? Потом распускают молву, что круги появились недавно, а прежде их не бывало; что сам хозяин, если он старик, поверстался в колдуны на этих кругах; что старшая женщина в семействе его покумилась с ведьмами; что ведьмы сбираются сюда каждую ночь плясать. Такая новость для знахарей есть золотой клад. Людей, прибегающих к ним за советами, они предостерегают от бед, их ожидающих, уверяя, что они сами видели, как их новая ведьма хочет извести всю деревню. Распуская такие слухи, знахари каждый вечер принимают посетителей с поклонами, с подарками и просьбою защитить их от ведьмы. Знахарь, собравши со всей деревни приносы, идет в поле, скапывает круги с землею и тем дело оканчивается» [15]. «Покумиться с ведьмами» означает то же самое, что и «поверстаться в колдуны», то есть сделаться чародейкою, принять на себя это вещее звание. Такое вступление в колдуны и ведьмы сопровождается круговыми плясками [2].

Нередко колдуны и ведьмы прибегали к сельскохозяйственной магии. Посевы зерновых были одной из наивысших ценностей и навредить или оставить без урожая зачастую было синонимом свести со свету – долгую зиму семья пережить уже бы не смогла. В этой интерпретации представляется весьма любопытным вспомнить так называемый ритуал «заломов» и его аналоги. Нередко можно встретить упоминание о том, что колдун делает некие «закрутки» или «завитки» на самых различных, используемых в пищу культурах [4, 11]. Как сообщает Максимов, «залом представляет собою очень спутанный пучок стеблей еще не сжатого хлеба, надломленных в правую и левую сторону, закрученных в узел вместе с золой и присыпанных у корней солью, землей с кладбища, яичной скорлупой и распаренными старыми зернами». Завивание «закруток» на посевах приписывалось и русалкам. Так, в д. Селец Брагинского района Гомельской области В.М. Сивицкий записал следующее: «Русалка гуляет в жите, занiмаецца сваiмi [справамi] ў каго што. Гуляе, цi, там, можа, завiткi якiя завiвае?! Калiсь завiткi булi ў жыце, [як] ужыналi. Дак вот: завiвала завiткi [русалка]». А в д. Жиличи того же района информанты рассказали следующее: «Русалкi по житу бегали, переворачивались, баловались. У чистом поле их видели. Жито закручивали, свивали так» [23]. Крестьяне боятся таких знаков, считая, что они предвещают полный неурожай, зерно с таких угодий получается легковесное и в пищу семьи хозяина поля его не пускали [11].

В литературе мы не смогли найти исчерпывающих сведений о размере и форме заломов, больше говорится о том, как их нейтрализовать. Е. Н. Леонская передает рассказ одной смоленской крестьянки, записанный в 1912 году, о непосредственном их действии: «Систра моя ни видамши, да сжала залом. Стала ей мутарна, а муж яе на лугах кричить: «Ай, жиў ня буду, ай жиў ня буду» – Стаў битца, як зимля почернел. Привяли знахаря: iон был нидалеча. «Ну, талань твая, брат, что ты скора щипяуўся, а было бы табе… акаливать скора: дужа лоўка сделан залом на тебя и на твою жонку» [10]. Собранные данные фольклористов также свидетельствуют о живучести этих ритуалов, так во время экспедиции 2000 года в волынское Полесье в селе Речица О. Беловой рассказали о местечковом еврее-знахаре, который славился по всей округе своим умением обезвреживать «заломы» или «завитки». Дед рассказчика пригласил этого еврея, чтобы уничтожить «завитку» на капусте [4].

Народная молва считала, что схожий эффект достигался и при использовании другого ритуала – создании так называемых прожинов (проминов или прорезов). Не до конца понятно, был ли причастен какой-либо ворожей к этим формациям либо же так характеризовали то, что мы сейчас называем «ветровывалами» и отдаем на откуп граду и буре. Прожины на полях – «это не недочет в снопах или копнах, а та дорожка во ржи, в вершок шириною, которая проходит с одного края загона до другого и по которой все колосья срезаны. Срезают их жучки и черви в то время, когда рожь в цвету и потому, конечно, никаких следов человеческих ног по сторонам никогда не замечается, а, напротив, стенки ржи бывают даже приметно гуще, чем в других местах той же хлебной полосы. Но крестьяне объясняют это явление тем, что колдун, делая прожин, стоит в это время обеими ногами на двух иконах, как на лыжах, и ведет дорожку, как колесо катит» [11]. Урожай, собранный из таких участков, сильно уступал нормальным посевам. С прожинами боролись, вызывая священника, который окроплял их святой водой.

Аграрное волшебство было свойственно не только «обавницам» и колдунам. Его элементы были знакомы любой семье и использовались из года в год населением, о чем остались многочисленные упоминания. Подсмотрели ли люди элементы действ у русалок или воспользовались принципом подобия с найденных ими в лесах и полях пиктограмм, но в народном быту прочно укоренились элементы, напоминающие о по-своему интерпретированных прожинах и заломах.

Самая известная традиция, особенно любимая всеми девушками, была связана с заплетанием венков. «Местом для завивания венков преимущественно избирают такую рощу, которая прилегает к ржаному полю, в том поверье, что от этого, так же, как от завивания ржи в Воскресенье, она будет лучше», – пишет П. Сумароков [17]. Другая агрономическая обрядность была связана с завиванием березок на семик. Семик – седьмой четверг после Пасхи или так называемая «русальная неделя». Принося дань культу растений, молодые люди выбирали в лесу березку, которую либо украшали, либо особым образом завивали в лесу или деревне. Вокруг дерева девушки с венками на головах водили хороводы и пели. Иногда верхушку березки пригибали к земле и переплетали ее травой. В.Я. Пропп объясняет смысл этой традиции следующим. Исходя из предположения, что сила роста, по представлениям народа, находится в верхушках и в концах веток, откуда идет рост, можно рассматривать загибание в кольцо и связывание как способ уловления и сохранения этой силы [14].

Дожиночный сноп на внешней стороне красного угла избы. Ленинградская обл., Лодейнопольский район, д. Шокшозеро (1927). По завершении жатвы несжатые колосья («бороду», «козу», «козульку», «косицу», «спорынью») в самом древнем и распространенном варианте надламывали и сгибали другой таким образом, чтобы колосья соприкасались с землей, иногда пучок прижимали к земле камнями и т.п. В более поздних варианта «несжатый пучек стеблей связывали узлом (реже тремя). Несжатые стебли образовывали круг, стебли из середины которого сжинали для ритуального последнего снопа. Иногда колосья поверх узла срезали и клали в последний сноп. Весь сноп «бородкой» хранили в течение последующего года в красном углу как оберег (Энциклопедия «Русский праздник», 2001).

 

Дожиночный сноп в красном углу белорусской избы. Экспозиция музея народной архитектуры и быта Республики Беларусь (Гаврилов Д.А., Ермаков С.Э., 2009).

 

Обрядовыми действиями сопровождалось не только начало жатвы, но и окончание ее. Небольшую горсть колосьев оставляли вообще не сжатой. Этот несжатый пучок повсеместно носил название «борода». И хотя истинный смысл этого названия ныне утрачен, сохранившееся использование своеобразного вторичного полового признака мужчины, было вполне осмысленными⁴. Бороду, как пишет В.Я. Пропп, «завивали» или «заламывали» сами крестьяне. «Завивать» означает придавать круглую форму, т.е. в данном случае делать венок, не срезая растения. Г. К. Завойко описывает завивание следующим образом: «Большуха завивает несжатые волотки, но не голой рукой, а с прихваткой завивает (или с полой), т.е. спускает рукав рубахи и, прихватив его, завивает волотки по солнышку» [14]. Налицо вполне осмысленное действие по созданию небольшой круговой формации, закрученной в каком-то определенном направлении («по солнышку» или по часовой стрелке). Этому колдовству приписывалось влияние на будущий урожай и, конечно же, в сторону его увеличения⁵.

«Борода» - последние колосья, оставленные в поле после окончания жатвы, известны и западным славянам. Подлясье, Польша, 1962 год (Friś-Pietraszkowa E. и др., 1988).

 

Как пишет В. Я. Пропп, со ссылкой на немецкого исследователя В. Маннгардта, по представлению народа, в поле ржи невидимо обитает «мать ржи», которая у некоторых народов принимает форму божества. Д.К. Зеленин отрицает ее для русских обрядов, и, действительно, непосредственных данных для доказательства, что такие представления были у русских, нет. Но эта теория не противоречит русским материалам и прекрасно их объясняет [20].

Таким образом, околофольклорный ореол ведьминых кругов оказался плотно вплетен в быт и традиционный уклад жизни восточных славян. Здесь существовал свой «пантеон» персонажей, причастных к их появлению, а также элементы как черной, так и белой сельскохозяйственной магии, которые могли сформироваться под влиянием обнаруживаемых повсеместно окружностей невыясненного генезиса. Дальнейшее изучение вопроса представляется весьма перспективным направлением исследований.

Примечания «Аномалии»:

1. К сожалению, уровень доверия свидетельствам, которые приводит в своих сочинениях А. Прийма, крайне невысок.

2. А также регулярно оказывающемуся в нелепых и смешных ситуациях, что называется, в дураках и т.п., порою же еще и помогающему восстанавливать справедливость. Чёрт в русском и вообще восточнославянском фольклоре не воплощение зла, а скорее, трикстер.

3. Согласно М. Фасмеру, вила, самодива «родственна лит. Vejύ, výti, pavýti «преследовать догонять», итер. Vajόti, авест. Vayeiti «гонит, преследует, пугает», др.-исл. veiðr «охота, ловля». Этимология А.Н. Афанасьева – дань его приверженности т. наз. Метеорологической школе, а не данным лингвистики.

4. Автор не вполне точен. Борода и вообще волосатость как символ плодородия и, соответственно, доставка и т.п. устойчиво ассоциируется с Велесом. У восточных славян, в том числе и у белорусов, сохранилось хорошо известное этнографам выражение «оставлять [последний сноп] Велесу на бородку», из чего смысл названия совершенно прозрачным. Считается, что именно в этом несжатом снопе скрывается полевик, дух поля. «Бородку» посвящали также велету, Николе, Илье-пророку. Ее называли «Божьей бородкой», «козой» (видимо, по аналогии с козлом как символом плодородия), «дедом», «перепелкой». Снопу также придавали антропоморфный вид, даже наряжали, ему приносили жертвы. Сложные обрядовые действия производили и тогда, когда сноп сжигали, чтобы сохранить до грядущего сева.

5. Ср. описание автора с этнографическими фотоснимками дожиночных снопов.

Литература:

1. Акимушкин, И. И. Тропою легенд / И.И. Акимушкин. – М.: Молодая гвардия, 1961. – 284 с.

2. Афанасьев, А. Н. Древо жизни / А. Н. Афанасьев. – М.: Современник, 1982. – 464 с.

3. Афанасьев, А. Н. Славянские колдуны и их свита / А. Н. Афанасьев. – М.: РИПОЛ классик, 2009. – 480 с.

4. Белова, О. Чужие среди своих. Славянский образ «инородца» / О. Белова // Родина. – Январь–февраль, 2001. – С. 166–170.

5. Власова М. Русские суеверия: Энциклопедический словарь. – СПб.: Азбука, 2000. – 672 с.

6. Библиотека для чтения. 1834. – Т. III, отд. I. – С. 21 4–234.

7. Дмитриев, Ю. Д. Календарь зеленых чисел / Ю. Д. Дмитриев. – М.: Молодая гвардия, 1972. – 16 с.

8. Зеленин, Д.К. Очерки русской мифологии / Д.К. Зеленин. – Вып. I. Умершие неестественной смертью и русалки. – Петроград, 1916.

9. Лаговский В. Там, где скачет Сивка-бурка / В. Лаговский // Специальный выпуск альманаха «Феномен». – 01.91–09.92.

10. Леонская, Е. Н. Сказка, заговор и колдовство в России / Е. Н. Леонская. – М.: Индрик. 1994. – 272 с.

11. Максимов, С.В. Нечистая, неведомая и крестная сила / С. В. Максимов. – СПб.: Полисет, 1994. – 446 с.

12. Нечуй-Левицький, І. С. Світогляд українського народу / І. С. Нечуй-Левицький. – Київ: Обереги, 1992. – C. 88.

13. Прийма, А. К. Вести с того света / А.К. Прийма. – М.: Мистерия, 1992. – 142 с.

14. Пропп, В. Я. Русские аграрные праздники / В. Я. Пропп. – М.: Лабиринт, 2009. – 176 с.

15. Сахаров, И.П. Сказания русского народа, собранные И.П. Сахаровым / И.П. Сахаров. СПб.: Изд-е А.С. Суворина, 1885. – Т. 1. – С. 58.

16. Соколов, В. Добро пожаловать в «ведьмин круг»! / В. Соколов // Информационный портал strana.ru. – 25 июля 2003.

17. Сумароков, П. Очерк сельских празднеств, примет, поверий и обрядов в Каширском уезде / П. Сумароков // Москвитянин. – 1849. – Ч. III.

18. Фролова, Л.А. Художественная природа сказки П.П. Ершова «Конек-Горбунок»: дисс. ... канд. филол. наук: 10.01.01. – Владивосток, 2002. – 199 c.

19. Шейн, П.В. Великорус в своих песнях, обрядах, обычаях, сказках, легендах и т. п. / П.В. Шейн. – Т. 1. – Вып. 1, 2. – СПб., 1898. – С. 345.

20. Mannhardt W. Wald- und Feldkulte. Bd. I-II. – Berl., 1875–1877.

21. The "Mowing Devil" Investigated. http://www.swirlednews.com/article.asp?artID=844. 22 December 2005.

Дополнительно:

22. Я.Ю. Соловьева Сюжетные версии былички о проклятых людях (к проблеме вариативности фольклорной традиции) // Вестник вятского государственного гуманитарного университета. Т.2. №4. 2009. С. 148-155.

23. Сiвiцкi У.М. Русальная традыцыя беларусаў: міфапаэтычная сістэма, тыпалагічныя паралелі / У. М. Сівіцкі. – Мінск: Тэхналогія, 2006. – 187 с.

24. Агапкина Т.А. Мифопоэтические основы славянского народного календаря. Весенне-летний цикл. – М.: Индрик, 2002. 816 с.

25. Виноградова Л.Н. Народная демонология и мифо-ритуальная традиция славян. – М.: Индрик, 2000. – 432 с.

26. Романов Е.Р. Белорусский сборник. Вып. 4. Сказки космогонические и культурные. – Витебск, 1891. – 219 с.

Доклад был прочитан на III Международной научно-практической конференции «Непознанное. Традиции и современность» 12 октября 2013 года. Опубликовано в вестнике «Аномалия» №4, 2013.