Исследование паранормальных явлений в Минске в период застоя
Как создавалась лаборатория биоэлектроники в белорусской столицеИзучение сверхъестественных феноменов в белорусской столице в конце 70-х – начале 80-х годов XX века долгое время оставалось практически неизвестным массовому читателю. Не так давно мы уже писали в отдельном материале про действие секции биоэлектроники в середине 80-х годов, но образование ее предшественницы – таинственной лаборатории биоэлектроники – до сих пор было окутано туманом. На изломе периода застоя в Минске уже зарождались уникальные исследования, приближающие нас к пониманию того, что традиционная наука называет паранормальными явлениями. Нашему проекту улыбнулась невероятная удача: мы разыскали и поговорили с одним из основателей лаборатории – Зиновием Шабесом. Все началось с организационного собрания в старом бомбоубежище и продолжилось экспериментами с биополями и экспериментальным голоданием – каждый аспект этих исследований представляет собой неповторимый срез навсегда ушедшей эпохи.
– Екатерина Кузьминична Агеенкова рассказала нашему проекту, что где-то в конце 70-х годов образовалась лаборатория биоэлектроники при Минском областном научно-техническом обществе радиоэлектроники и связи им. А. С. Попова. Вы в тот момент были одним из ее руководителей. Можете ли рассказать, как эта инициатива начиналось, как вы туда попали?
– Давайте по порядку. Как мы оформляли это официально, я сейчас уже не вспомню, но была группа, несколько человек в нее входили: я, Александр Синякин, Дмитрий Савич и Владимир Леонов. Первое, что вспоминается, вот эта группа людей, которые вышли с инициативой на это общество. По-моему, это было по образу и подобию чего-то другого, в других городах где-то в Союзе. Но точно я сейчас вам не скажу. Помню только, что впоследствии нам писали из разных городов и спрашивали, как организовывать что-то подобное, куда идти, с кем разговаривать. Но на тот момент инициатива здесь, в Минске, была наша.
У нас были какие-то отношения с этим обществом радиоэлектроники. И они нам помогали найти место для заседаний. Потому что просто так, «без бумажки», мы же не могли никуда попасть. Нам нашли помещение. Это был примерно 1978 год. У нас были контакты с человеком, который оказался как-то связан с этими вопросами в Москве, и он нам очень помогал на первом этапе. Его имя я сейчас не вспомню [возможно, речь о члене-корреспонденте АН СССР А.Н. Спиркине, который направил циркулярное письмо об организации филиала в Минске – прим. авт.].
– А где это помещение находилось?
– Есть такое учреждение в Минске – Дворец культуры ветеранов, и вот рядом с ним, в его дворе, было это бомбоубежище. Поскольку там было все очень некрасиво, то мы из эстетических соображений и для улучшения акустики все стены обшили лотками от яиц. Тогда в магазинах продавали такие большие лотки на три десятка яиц. Мы их собирали по магазинам по всему городу. Ну, там у нас были и удобства, мы все обустроили. Прокладывали проводку какую-то для того, чтобы подключать приборы и т.д. Через вентиляционную шахту этого бомбоубежища мы вынесли на улицу датчики света, чтобы управлять освещением растений, на которых ставили эксперименты, то есть мы там неплохо обустроились. И там в какой-то момент стало достаточно уютно.
– А вы по специальности, по профессии, кем были в тот момент?
– В тот момент я работал инженером в одном из институтов Академии наук на кафедре ядерной физики. А образование у меня – физический факультет Белорусского государственного университета.
Энтузиазм должен был носить рабочий характер– А другие члены, они из каких областей науки пришли?
– Был также сотрудник Академии наук Александр Синякин, который являлся у нас самым главным технарем по приборам. Он прекрасно владел электроникой и разного рода научно-исследовательским оборудованием. Там, в этой группе, состоял еще Дмитрий Савич – физик-электронщик и Владимир Леонов – инженер-механик, который много лет проводил исследования по эффекту Кирлиан. Еще был врач-психотерапевт, специалист по точным приборам и даже кинодраматург. У всех было высшее образование. Я говорю сейчас про самое начало, потому что потом пришло очень много новых людей. У меня были некоторые попытки, работая в одном из институтов Академии наук, заниматься исследованием физиологии высшей нервной деятельности. Я участвовал в экспериментах, сейчас уже стыдно вспоминать, с импульсами из мозга животных: котов, кошек. При этом они были живы, но были обездвижены. Я только потом осознал до конца, что такое «обездвижены». И это была одна из причин, почему я оттуда ушел.
– Вы имеете в виду, что ушли из института, а не из секции?
– Да, безусловно. В секции я был практически до самого конца. Нас в тот момент интересовало все паранормальное: телепортация, левитация, телекинез, полтергейст и др. Кроме того, нас увлекли разного рода учения, тоже связанные с этими феноменами. Ставился вопрос о создании школы по обучению и закреплению способности активного управления собственным биополем в лечебных целях. Одной из важнейших задач исследователей было отсеивание всего иррационального и наносного, что сформировалось как раз вокруг биополя.
И еще мы занимались исследованием йоги в разных проявлениях. Таким образом, мы интересовались не только феноменами, а пытались найти какую-то «идеологию», которая скрывается за всем этим. Ну, это было весьма робко и очень упрощенно, но, тем не менее, вот это присутствовало. Да, изначально у нас была цель понять, что из этого реально, особенно при отсутствии на тот момент подходящей литературы. А если что-то найдется конкретное, попытаться разобраться, как это работает.
Как минимум один раз в неделю в стенах лаборатории мы проводили какие-либо исследования, совмещенные с рабочими обязанностями кого-то из ее членов. Ставилась задача, чтобы это не напоминало кружок радиолюбителей. Энтузиазм должен был носить рабочий характер, тем более, что здесь присутствовали серьезные специалисты.
– Я так понимаю, там руководителем был совет из многих людей? То есть не было какого-то определенного человека, который руководил, а каждый отвечал за свою зону ответственности?
– Совершенно верно. Из внешней деятельности мы организовывали по линии общества «Знание» просветительские лекции. Мы проводили просмотры имевшихся в наличии тогда разного рода научно-популярных фильмов, связанных с разными феноменами. Про филиппинских хилеров, про индийских йогов, про механическое воздействие взглядом на предметы и т. д. Легенд было кругом много. Нам разрешали арендовать помещения, когда это нужно. Люди приходили, было достаточно много людей. Ну и оттуда появлялись новички, которые оставались, чтобы участвовать в собственных исследованиях.
Для новых членов существовали рефераты как особая форма индивидуального зачета или экзамена на право членства в лаборатории. От авторов реферата не требовалось научного вклада в разработку проблемы, достаточно было обосновать свою точку зрения на некую область науки.
– Скажите, вот на тот момент какие-то феномены в Беларуси происходили, которые вы так или иначе исследовали или зафиксировали? Вот на момент, когда вы состояли в этой группе.
– Да, по крайней мере, один случай такой был, когда один из наших сотрудников – Яков Босин – энтузиаст в этом смысле, выезжал в Смолевичский район Минской области [в 1981 году – прим. авт]. Но там шел разговор о полтергейсте. Но мы остались не удовлетворены, скажем так, достоверностью происходящего. Однако его исследование на тот момент ограничилось аналитическими записками и разговорами.
– Вы планировали какие-то поездки? Может быть, занимались встречами людей с НЛО? Какие-то иные феномены вы можете вспомнить или у вас осталось воспоминание только об этом случае?
– Насчет НЛО в Беларуси разговоров не было тогда и соответственно я не запомнил, чтобы мы что-нибудь в связи с этим предпринимали. Если что-то мы где-то читали или слышали, то это все было в таких отдаленных географических позициях, что нам и не приходило в голову туда ехать. Это было все за пределами страны. И вот ничего такого, что можно было бы взять, сесть в самолет или куда-нибудь поехать, такого я не помню.
– А вам писали письма люди, которые что-то рассказывали? Какие-то личные встречи или еще что-то подобное?
– Именно вот таких писем не было. Были только, я помню, письма от некоторых ученых, по-моему, из Казани кто-то нам писал. Но речь шла не о феноменах, речь не о фактах каких-то. Обсуждались теоретические какие-то, гипотетические вопросы. Но не фактология.
– А какие исследования на выделенном вам помещении вы проводили? Может быть, людей с экстрасенсорными способностями исследовали или же каких-то людей-феноменов, которые что-то умели?
– Я хорошо помню, мы очень подробно интересовались идеями Гурвича. И эффект Кирлиан мы исследовали. Мы пытались изучить так называемую живую и мертвую воду. Искали материальный носитель биополя. Экспериментировали с растениями, поливали их этим и этим… Мы организовали там целый уголок, в котором отслеживалось время суток. Там же было бомбоубежище. И включался свет, когда было утро, а вечером выключался… Мы смотрели, как прорастают семена, как влияет тот или иной полив. Да, мы еще пытались выяснить, как может человек повлиять на эти росточки. Видимых результатов мы не получили. И это осталось в области незавершенного исследования. Вот такие опыты мы проводили, потому что у нас была возможность добывать комплектующие для наших измерений. Вот, собственно говоря, все.
– А научные статьи какие-то кто-то готовил по результатам исследований?
– Публикации? В настоящих научных журналах публикаций не было. Тогда было такое время, что публикация – это было событие. Это сейчас выложил в интернет и вот ты уже опубликовал. А тогда же было все по-другому: и в смысле доступности технических всяких вещей, и в смысле публикаций, это все было чрезвычайно громоздко. Поэтому, ну не поэтому, но в том числе и поэтому, у нас публикаций не было. Кроме того, мы еще тогда не считали возможным, что нам есть что-то сказать.
– Скажите пожалуйста, интересовалась ли пресса вашей деятельностью и были ли какие-то статьи в газетах, освещающие вашу работу?
– Какие-то заметки были, но они носили исключительно характер сообщения о том, что существует вот такая лаборатория биоэлектроники и они проводят популяризацию научных знаний среди населения. Собственно, с этим мы выходили на публику – своими лекциями по разным научным направлениям. Такого содержания, помню, была заметка. Конкретно об исследованиях нигде ничего не говорилось. Но нами зато интересовались соответствующие органы, как потом выяснилось, они очень внимательно за нами следили. И в какой-то момент они решили, что нам хватит. И предприняли все, чтобы наша структура была разрушена.
– А как это произошло? Расскажите.
– Это фактически произошло так. Нас позвали в это общество и сказали, что у нас есть проблемы с законом. В том смысле, что непонятно, откуда мы берем запасные части, комплектующие и где финансовая деятельность какая-то. После этого нам сообщили, что в связи вот с этим беспорядком нам нужно покинуть это помещение. Ничего более, но вот покинуть помещение.
– И вы уже соответственно прекратили деятельность после того, как покинули помещение?
– Не совсем так. Часть людей мы тогда потеряли, когда нас оттуда попросили. Потом был совершенно феноменальный случай. Меня на улице внезапно, совершенно случайно, встретил молодой человек. Разговорился со мной. Я не помню, что было поводом. А потом перешел к делу, что он сможет нам помочь найти другое помещение. Да, он нам помог, но это другое помещение оказалось просто еще одним бомбоубежищем. Причем там было несколько скамеек таких, знаете, бывают такие длинные скамейки, которые иногда сооружают по периметру больших столов. Эти скамейки можно было расставить, они там штабелями лежали, там можно было посидеть и поговорить. Больше там ничего делать было нельзя теперь уже, потому что нам уже один раз запретили оборудовать такие помещения. И в связи с этим наши встречи постепенно сошли на нет. И вот тогда уже, это еще полгода, наверное, как-то тянулось. Люди потерялись. И лаборатория прекратила свое существование.
– В каком это примерно году?
– Примерно я могу вам сказать – в 1981-м году. Примерно вот так.
– Потом же это все продолжилось в какой-то форме, я так понимаю?
– Потом уже появились какие-то другие официальные группы, секции, но уже я об этом не знал и дальше в этом не участвовал. Потому что в этих условиях лично мне это стало неинтересно. Некоторое любопытство, которое мной двигало, я удовлетворил, пока существовала лаборатория. Надо сказать, что там я сильно, по сравнению с тем, что было до этого, просветился насчет некоторых вещей, и в частности, про разного рода учения.
– То есть фактически после 1981 года вы уже не занимались этой темой и переключились на совсем другое?
– Да, но я бы сказал, что это ориентировочная дата, тут надо быть очень осторожным. Может быть, это был 82-й год. Да и после этого мы уже поддерживали только личные связи с руководителями лаборатории. Мы даже иногда выезжали за город, но постепенно это все сошло на нет по разным причинам.
– А вы принимали участие в каких-то экспедициях или исследованиях чего-то?
– Нет, у меня такого не было. Я ни разу никуда не ездил. И можно считать, что моя поисковая деятельность являлась более теоретической, я бы вот так сказал. Что касается исследований, то, например, мы делали одну вещь коллективно. Это может показаться никак не связанным, но это связано с теми учениями, которые в то время попали в поле нашего зрения. Мы экспериментально голодали, был такой момент. Кто сколько – с целью получения каких-то сверхвозможностей.
Я не знаю, как это называется, но я лично экспериментировал, потому что тогдашний журнал «Здоровье» строго прорекламировал, что три дня голодания – это уже все плохо, а пять дней – это необратимые последствия. У нас были врачи в группе, и у меня стояла задача посмотреть, что же в человеческом организме изменяется в зависимости от продолжительности голодания. Кроме того, я хотел послушать, просто послушать организм, когда он как бы очищается, я бы так сказал, в активной фазе голодания. Это было мое личное, так скажем, исследование и то, что я из него вынес, это было все совершенно личное. Я поделился устно со всеми, кто в этом участвовал, мне делали анализы крови, ничего страшного с кровью не происходило, и чувствовал я себя нормально, но это нельзя назвать научным исследованием, это был личный эксперимент и не более того.
– К каким выводам вы в итоге пришли?
– В результате всей этой деятельности у меня осталось ощущение, что здесь все очень зыбко с точки зрения реальности всех этих явлений, которые мы называем паранормальными. Я человек очень материалистичный, и если я не вижу физического какого-нибудь носителя, то у меня всегда есть сомнения, что это было. И даже если бы я его обнаружил, у меня бы все равно оставались некие сомнения. Увы, эти сомнения у меня так до конца и не исчезли.
За помощь в подготовке данного материала автор выражает благодарности Обществу сохранения аномальных исследований (ОСАИ), Е.К. Агеенковой и компании «Русский букет», с помощью которой легко заказать цветы в Перми с доставкой.