Дубовые колоды на полесских некрополях: к вопросу об ареале бытования традиции (часть 1)

Еще во второй половине XIX века белорусское Полесье представляло собой «белое пятно» для этнографов, практически нетронутую «целину», которую еще только предстояло освоить. Так, в 1867 году И. О. Эремич, сотрудник (впоследствии редактор) журнала «Вестник Западной России», по сему поводу написал следующие строки: «Для многих из нас знакомее страна африканских дикарей, посещенных миссионером Ливингстоном, нежели белорусское Полесье западной России. Это почти что Америка в Европе, ожидающая своего Колумба» [51]. В настоящее время ситуация сильно изменилась. В плане традиционной духовной культуры Полесье является едва ли не самым хорошо изученным среди всех историко-этнографических регионов Беларуси. В первую очередь, этому способствовали диалектологические и этнолингвистические экспедиции Института славяноведения и балканистики АН СССР, проводившиеся под руководством Н. И. Толстого в 1962–1986 годах, которые заложили основу для дальнейшего изучения региона отечественными лингвистами, фольклористами, этнографами.

При сравнительно высоком уровне исследованности традиционной культуры Полесья (не только его белорусской части) некоторые вопросы, темы и проблемы остались незатронутыми, малоисследованными или изученными в недостаточной степени. Одной из таких тем, по мнению автора, являются архаические формы деревянных надгробий, которые на некоторых сельских кладбищах сохранились и по сей день. В частности, в рамках данной публикации, речь идет об одном конкретном типе подобных надгробий, представляющих собой в разной степени обработанные деревянные колоды, уложенные горизонтально на поверхности могилы. Они были характерны преимущественно для территории западнополесского региона. Их формы отличались довольно широким разнообразием. Не было однообразия и в их названиях; наиболее распространенными были следующие лексемы: наруб, приклад, прихором и их производные. Условно назовем этот тип надгробиями-колодами.

Несмотря на то, что предпринимались попытки обобщения собранных материалов по этой теме (ей были посвящены отдельные статьи [35; 48] и разделы в отдельных монографиях [18; 32]), все же стоит признать, что к настоящему моменту пока не появилось конечной обобщающей работы, в которой бы в должной мере были разобраны все основные вопросы, как то:

- точное определение ареала распространения этого типа надгробий;
- соотношение ареалов распространения надгробий-колод и других типов архаических надгробных памятников;
- ареальное распределение различных форм надгробий-колод;
- ареальное распределение различных вариантов их названий;
- историческое происхождение данного типа надгробий;
- определение хронологических границ существования данной традиции;
- связанные с ней обычаи в рамках похоронно-поминальной обрядности и традиционного мировоззрения.

Автором настоящей статьи с 2017 года начата исследовательская работа, призванная восполнить некоторые лакуны по озвученным выше вопросам. В данной публикации будут рассмотрены различные источники XIX – начала XXI века, имеющие отношение к рассматриваемой теме, с целью обобщения разрозненных данных для определения ареала распространения надгробий-колод. Наряду с последними также будут учтены упоминания о других типах архаичных надгробных памятников для формирования наиболее полной картины соотношения ареалов бытования различных традиций.

Дореволюционные источники

Одни из самых ранних упоминаний об архаических формах надгробных сооружений на Полесье обнаруживаются в литературном наследии известного польского писателя и публициста Ю. И. Крашевского (1812–1887), который не понаслышке был знаком с этим регионом. Свое детство он провел в д. Долгое Пружанского уезда Гродненской губернии (ныне в Линовском сельсовете Пружанского района Брестской обл.), а после женитьбы определенный период его жизни был связан с Волынью. Впечатления от путешествий по Полесскому краю отражены в его книге «Воспоминания о Полесье, Волыни и Литве» (первое издание вышло в 1840 году), в которой и находится небольшая ремарка по интересующей нас теме:

«В старой Литве все еще ставят на могилах хатки с крестиком на крыше, богатые – побольше, бедные – только что-то подобное на них, либо большую колоду (kłodę) на двух подпорках. Эти домики мертвых, которые, видимо, были реликтом язычества, с каждым днем становятся все более редкими. В них или около них на Деды оставляют пищу для убогих или умерших. На Волыни и Руси, где греческая вера была введена раньше, этих хаток нет, только двойные или тройные греческие кресты¹ обозначают могилу»² [65].

К сожалению, писатель здесь не приводит конкретные местности или населенные пункты, где ему встречались подобные надгробные сооружения. К слову сказать, это было свойственно многим авторам дореволюционного и межвоенного времени. Впрочем, упоминания об этой этнографической реалии встречаются в нескольких литературно-художественных произведениях Ю. И. Крашевского, в которых можно отыскать географическую привязку. Так, в повести «Чэрча могила» (1855)³ события разворачиваются на территории белорусского Полесья – по пути со стороны Беловежской пущи к Пинску, в районе деревень Серебжыньце и Красное⁴. В ней приводится художественное описание сельского кладбища с соответствующими довольно интересными этнографическими подробностями:

«Около деревни было сельское кладбище, прикрытое тенью нескольких верб и сосен, но, как обычно, без всякого ограждения и даже рва. На нем, по старому для этих мест обычаю, не столько кресты христианские стояли, сколько небольшие строеньица в форме малых сельских хат по образцу языческих изб, прикрывающих могилы. На могилах людей победнее лежали толстые колоды (dyle), опирающиеся на два бревна, а спереди – обработанные в форме крыши изображения домиков, которых достаток построить не позволил. Знать, в этой стороне в стародавние времена было принято для каждого умершего, либо для целых семей общие ставить гробницы в форме хаток, возводимых в сруб и крытых дранкой. Под этими строениями ставили, несомненно, в поминальные дни (поминки) на Деды, в день задушный, в обет (или же жертву) маковую юшку, кашу, кутью и другие блюда, предназначенные духам умерших. Позже на крышах этих сельских памятников появились крестики; хатки стали ставить только богатые, бедные подобием крыш без срубов покрывали могилы, в конце концов, обработанная наподобие крыши колода (kloc) заменила традиционную хату (домовинку, как называют люди по сей день гроб во многих местах на Руси). Эти могильные хатки, низкие, черные, наполовину разваленные и прогнившие, как другим полесским, так и этому кладбищу, осененному несколькими старыми соснами и ветвистыми вербами, придавали оригинальное обличие» [63].

В другой повести Крашевского – «Доля и недоля» (1864) – описывается небольшая деревушка Вулька Бжозова, находившаяся между Бялой и Лосицами⁵ (Подляшье), со старой униатской церковью и могилками: «Тут же видно было желтенькое кладбище с несколькими старыми соснами, усыпанное обозначающими могилы колодами (kłodami). В немногих местах сохранился этот обычай, вероятно языческий, установки деревянных малых хаток над могилами, которые беднейшие заменяли только толстой колодой (kłodą), с одной стороны приукрашенной вырезанным из нее крестиком» [64].

Таким образом, мы видим, что в своих художественных произведениях Ю. Крашевский неоднократно упоминал об обычае установки на могилах деревянных колод и деревянных домиков. В двух повестях этого писателя встречается географическая привязка этой традиции к территории Подляшья и, предположительно, Пинского Полесья. Во всех приведенных фрагментах сквозным мотивом проходит утверждение, что деревянная колода на могиле являлась более бюджетным вариантом «домика мертвых», который могли себе позволить только состоятельные семейства. Как будет показано далее, зафиксированные факты одновременного сосуществования в одной местности двух этих типов намогильных сооружений были характерны в основном для периферии основного ареала распространения надгробий-колод. Можно предположить, что знания Ю. Крашевского о данной традиции основывались на сведениях из одной местности, а не на знакомстве с похоронно-поминальной обрядностью всего полесского региона. Вероятно, традиция установки на могилах колод-надгробий и «домиков мертвых» существовала в д. Долгое, где прошло его детство. Прямых указаний на существование подобного обычая в этом населенном пункте у нас не имеется⁶, однако из литературных источников известно, что на кладбище неподалеку расположенной д. Семенча (ныне также в Пружанском районе) некто М. Р. Витановский в 1882 году видел «на каждой могиле обработанную деревянную колоду с воткнутым в нее (в голове погребения) деревянным крестиком»⁷ [76].

Из художественной литературы того же периода также стоит упомянуть новеллу «Деды» довольно известной в свое время польской писательницы М. Конопницкой (1842–1910). Сюжет этого произведения представляет собой рассказ-воспоминание старухи Миколайки о поминальных обычаях в деревне Каноничи на Волыни. Героиня новеллы поясняет значение слова прикладины (przykładziny) следующим образом: «Это такая [...] колода сосновая, или же дубовая, грубо топором по верху отесанная наподобие крышки гроба, имеющая сверху в головах покойника один оставленный и обрезанный сук с маленьким крестиком, который из этой прикладины как бы вырастал. Как на такое кладбище придет человек и глянет на эти прикладины, то [создается впечатление] как будто земля раскрылась, и гробы наверх вышли, и мертвые подняться должны...» [61].

Нам достоверно не известно, отражает ли описанный в новелле Конопницкой народный обычай этнографические реалии указанного населенного пункта. Однако нельзя не отметить, что данное описание довольно точно отражает характерные для Западного Полесья особенности традиционных надгробий, которые фиксировались также и на севере Ровненской области, где, кстати, расположено указанное село.

Переходя от художественных и полухудожественных произведений к ранним этнографическим источникам, после Ю. Крашевского следует остановиться на трудах небезызвестного в белорусской историографии графа Е. Тышкевича, внесшего свой вклад в отечественную археологию, этнографию и краеведение. В книге «Взгляд на источники местной археологии...» (1842) Тышкевич среди похоронно-поминальных обрядов, распространенных в бассейне Березины, упоминает Прикладины, во время которых производились «прикладывание доски или камня на могилу, либо установка на ней креста» [75]. В другой своей книге, «Описание Борисовского уезда...» (1847), этот автор приводит больше подробностей. В частности, им упоминается, что на могилы кладутся «либо камни, либо куски дерева (sztuki drzewa), отесанные в форме крышки гроба, с вырезанными крестами», а относительно обряда Прикладин говорится, что «на могиле, не сразу после похорон, но в первую осень ставится крест, камень, доска с крестом» [74]. Таким образом, Е. Тышкевич указывает на другой регион, не относящийся к Западному Полесью, где также существовали архаические формы деревянных надгробных сооружений, в том числе деревянные колоды.

В 1853 году фольклорист и этнограф Р. Зенкевич, описывая погребальные обычаи на Пинщине, сообщал, что в первый год после смерти на могиле стараются положить «отесанную гранями колоду, называемую прикладом (prykład), либо установить на ней деревянный крестик» [78].

1854 годом датировалась одна из рукописей Ученого Архива Императорского Русского географического общества, опубликованная Д. К. Зелениным в первом томе своего обзора «Описание рукописей...» (1914). Эта работа под названием «Этнографические сведения о Ровенском уезде» была написана священником села Яполоти В. И. Абрамовичем, который сообщил о том, что «в годичное поминовение на могиле умершего кладут приклад, т. е. большой дубовый обруб дерева, во всю длину могилы; таковой хорошо обделывается, на нем как на столе покрывают скатерть, и делают угощение как при столе» [9].

В 1856 году в литературно-художественном журнале «Пантеон» П. Шпилевский описал обряд Прикладины, согласно которому «муж, жена, отец, сын, мать или дочь или внук и внучка обязаны явиться в седьмой день на могилу родного своего и положить камень или доску с каким-нибудь знаком». Это делалось для того, чтобы «отметив могилу, потом можно было найти ее для поставления на ней креста из дерева или из камня» [50]. А на Радуницу ставили на могилах кресты, камни или «просто нечто вроде гроба из дерева» [50]. Можно предположить, что описанный Шпилевским обычай относится к Борисовскому уезду, так как в данном контексте им приводился образец голошения из д. Лошницы этого уезда. Приведенные сведения полностью соответствуют данным Е. Тышкевича, относящимся к той же местности.

Обряд Прикладин у «белоруссов и пинчуков» описывал также в 1868 году А. Котляревский: «на могиле усопшего кладут во весь рост его дубовую колоду или делают ему надгробик, сруб, бдын» [19]. О специальных поминках, устраиваемых в Иже Вилейского уезда по умершим в текущем году, упоминал также в 1874 году Ю. Ф. Крачковский. В этот день могилы покрывали дерном, в головах ставили крест, а поверх иногда клали «продолговатую четырехугольную доску, что называется “прикладзины”». После отслуженной панихиды священник освящал могилы и установленные памятники [20]. В цикле статей под общим заглавием «Уклад», опубликованных в 1875 году священником Гнездиловской церкви А. Троицким, также упоминался «день прикладов», в который проводилось обустройство могил: обкладывание дерном, установка деревянных и каменных крестов, укладывание на могильную насыпь прикладки («очесанного полена в рост могилы», «обчесанной плашки дерева») [47].

В 1886 году на страницах варшавского еженедельного издания «Kłosy» была опубликована статья Э. Хлопицкого «Пинщина: заметки из путевого дневника». Правда, в ее содержании нет ни слова о похоронно-поминальной обрядности, однако публикация была иллюстрирована гравюрами по рисункам В. Замаряева, выполненным с натуры. На одном из рисунков изображено сельское кладбище в Видиборе (ныне деревня в Столинском районе Брестской обл.) с различными типами надгробных памятников: деревянные кресты различной высоты, «домики мертвых» с прорезными крестообразными окошками, а также деревянные колоды в виде половинок расщепленных вдоль толстых бревен и колоды-«желоба» (рис. 1, 2) [54].

Рис. 1–2. Гравюра «Пинщина» по рисункам В. Замаряева [54] (слева). Фрагменты зарисовок В. Замаряева с изображениями надгробий на кладбище д. Видибор (Столинский район Брестской обл.) (справа).

 

В публикации 1889 года этнографа и фольклориста Н. Янчука, представляющей собой заметки, сделанные во время путешествия по Минской губернии в 1886 году, вновь упоминаются Прикладины: «И теперь белоруссы через год после чьей-нибудь смерти совершают так называемые «прикладины», т. е. кладут на могилу доску, иногда с выгибом, чтобы она обхватывала могилу, как седло» [53]. Хотя здесь Н. А. Янчук не указал конкретную местность, где им был отмечен этот обычай, но по общему контексту статьи можно предположительно привязать эти сведения к Юревичской волости Игуменского уезда, где автор сделал «первую более продолжительную остановку». В таком случае, эти сведения хорошо коррелируют с приведенными выше наблюдениями Е. Тышкевича и П. Шпилевского по соседнему Борисовскому уезду.

В 1890 году вышел в свет этнографический труд священника Д. Булгаковского «Пинчуки», где также рассказывалось о Прикладинах, устраивавшихся в сороковой день. Причем этим словом назывался не только сам обряд, но и «колодка, величиною с гроб, которую кладут на могилу». Интересно, что, по примечанию Д. Г. Булгаковского, это делалось для того, «чтобы мертвецы, идя в церковь, садились на этих колодках и отдыхали» [4]. К сожалению, автор в своей работе не определил более конкретно места бытования этой традиции.

В 1891 году появилась публикация Э. Еленской «Деревня Комаровичи в Мозырском уезде», в которой в качестве меры воспрепятствования посмертному хождению покойников упоминалось «приваливание» могилы очень тяжелой колодой или камнями [60].

Археолог Г. Татур в своей книге «Очерк археологических памятников...» (1892) привел свои наблюдения этнографического характера по погребально-поминальной обрядности населения Минской губернии в целом. Он также упоминает прикладзины как завершающий этап частных поминок, сопровождающийся окончательным обустройством могилы: обкладкой дерном и установкой надгробных памятников. В числе последних указано несколько типов: крест, камень, доска с изображением креста, «маленькая хатка» (высотой до 125 см, с крышей и одним окошком), а также «толстое дерево, обделанное на подобие гроба», уложенное сверху на всю длину могилы⁸ [43].

Белорусский этнограф и фольклорист А. Е. Богданович в своем очерке «Пережитки древнего миросозерцания у белоруссов» (1895) при описании «поминальных столов» затронул и тему установки надмогильных сооружений, привязывая их к «сорочинам»: «Первые, если то позволяет время года, сопровождаются “прикладзинами”, т. е. приведением в приличный вид могилы и постановкою креста или памятника. Памятники ставятся из камня или дерева, отесанного на подобие гроба, а в некоторых местностях сооружается над могилою маленький домик» [3].

Также представляющие для нас интерес сведения находятся в рукописи 1908 года «Полешуки-белоруссы» этнографа и фольклориста А. К. Сержпутовского, хранящейся в научном архиве Российского этнографического музея (РЭМ), для которого Александр Казимирович собирал этнографические коллекции на территории центрального и западного Полесья в 1906, 1907 и 1910 годах. Эта рукопись была впервые опубликована только в недавнее время. В частности, в ней говорилось: «Над магілай насыпаюць прадаўгаваты грудок, на яго кладуць прыклад – чатырохбаковы абрубак бервяна, у які з заходняга боку, гэта значыць над галавой нябожчыка ўбіты маленькі драўляны крыж. На прыкладзе ляжыць тая палка, якой мераюць даўжыню нябожчыка, каб зрабіць прасторную труну і выкапаць адпаведную магілу» [39]. Это сообщение общего характера относится в целом к территории Центрального Полесья в южной части Минской губернии. В фототеке РЭМ хранятся также снимки из экспедиции А. К. Сержпутовского 1910 года, среди которых имеются три фотографии кладбища с. Чучевичи Мозырского уезда (ныне в Лунинецком районе Брестской обл.). На одном из этих снимков запечатлены упомянутые приклады [7]. Известен еще один снимок А. К. Сержпутовского с прикладом, опубликованный другим автором без указания места, где он был сделан (рис. 3) [5].

Рис. 3. Снимок А. К. Сержпутовского, опубликованный в статье Ф. Волкова [5].

 

В 1910 году вышла статья Ф. Волкова «Старинные деревянные церкви на Волыни», который сообщал, что оригинальной особенностью северно-волынских кладбищ были «деревянные надгробия из цельного пня толстого дерева, положенного на могилу горизонтально и украшенного на одном из концов (ближе к голове покойника) небольшим деревянным же крестиком, или же из длинного ящика из досок, наподобие гроба с двускатной крышей». На основании того, что подобные надгробия были обыкновенны для белорусского Полесья, Ф. Волков сделал предположение, что северные уезды Волыни «были прежде населены белоруссами» [5]. К сожалению, здесь не было указано ни одного конкретного населенного пункта, где были зафиксированы указанные типы надгробных сооружений. Не сохранилось также ни единого снимка этих надгробий, выполненных Ф. Волковым во время своей этнографической поездки, вследствие постигшей их «технической неудачи».

В течение 1911–1913 годов состоялось несколько этнографических экспедиций И. А. Сербова по территории обширной «дреговичской области», раскинувшейся от Западного Буга и верховьев Немана до Днепра и включавшей не только полесский регион. Поездки эти проводились по заданию Северо-Западного отдела Императорского Русского географического общества. Их итогом стало несколько публикаций, в которых не была обойдена вниманием и тема специфических для данной местности надгробий. В отчете о поездке 1911 года Исаак Абрамович вкратце упоминает, что «у дреговичей сохранился древнейший обычай наваливать на свежую могилу дубовую колоду-приклад», возле которой на Радуницу было принято ставить высокий деревянный крест [37]. В этнографическом очерке «Белоруссы-сакуны» Сербов сообщает, что «все дреговичи наваливают на могилу приклады, т. е. толстые дубовые колоды, но делают это в разное время: одни кладут эту колоду сейчас же на свежую могилу, другие – в годовщину погребения, а третьи – на которые-нибудь из “Дедов”» [36].

Маршруты совершенных И. А. Сербовым поездок хорошо известны [1]. Этнографом было посещено большое количество населенных пунктов, где, как сейчас достоверно известно, существовала традиция «прикладывания» могилы надгробием-колодой. Однако в своих публикациях этнограф назвал конкретно только одно такое место – село Вуйвичи Пинского уезда в Минской губернии (ныне деревня в Пинском районе Брестской обл.). Об этом было написано в его отчете о летней поездке 1912 года: «В Вуйвичах местный священник, о. Любановский, принял живейшее участие в деле моего путешествия по Полесью. Вместе с ним мы объехали весь его приход, осмотрели самые захолустные селения, древние кладбища и старинные церкви. Во время этой объездки мне, между прочим, удалось отметить сохранившийся здесь от глубокой древности погребальный обычай, состоящий в том, что на свежей могиле вдоль ее укладывается обыкновенно дубовая толстая колода-приклад, а через год на поминках у конца колоды ставится высокий крест» [38]. В коллекции фотоснимков И. А. Сербова, сделанных им во время своих экспедиций и хранящихся в отделе рукописей Библиотеки Вильнюсского университета (опубликованы в 2012 году в виде фотоальбома), имеется фотография, на которой запечатлено кладбище села Вуйвичи с упомянутыми прикладами [1].

В 1913 году на страницах петербургского журнала «Природа и люди» появилась небольшая заметка Г. Стоянова «Оригинальные надгробные памятники», рассказывавшая о своеобразии полесских кладбищ: «На могилах, за крестом, лежат большие деревянные обрубки или колоды однообразной формы; как видно из прилагаемых снимков, они раздвоены на одном конце. На верхней части этого раздвоения обыкновенно вырезан крест или вставлены иконы. Эти колоды носят различное название: так, в центре Гродненского Полесья (Кобр. у.) их называют нарубами. Ставят их на могилу не одновременно с крестом, а гораздо позже, во время освящения могил в так называемый “Навський день” или “Навський Велик День” – на Светлый четверг» [41]. Также Г. Стоянов перечисляет несколько версий относительно происхождения этой традиции и иллюстрирует свою публикацию двумя фотографиями (см. рис. 4) с нарубами, правда, без указания места, где они были сделаны. Из географических ориентиров им упомянут только Кобринский уезд.

Рис. 4. Колоды-нарубы Кобринского уезда. Снимок из статьи Г. Стоянова [41].

 

Также в обзоре дореволюционных источников по рассматриваемой теме стоит упомянуть капитальный труд Е. Ф. Карского «Белоруссы», в котором имеется краткое сообщение о том, что во многих местах Белоруссии встречались «деревянные “приклады”, полагаемые на могильных насыпях и часто являющиеся обязательными», по форме похожие «на крышу домика» [14].

Немецкие источники периода Первой мировой войны

Как можно увидеть из вышеприведенных источников, в дореволюционный период встречались лишь отрывочные упоминания об архаических формах деревянных надгробных памятников. Первая (по крайней мере, известная нам) публикация, в которой была сделана попытка обобщения сведений о рассматриваемой традиции, как ни странно, появилась в 1920 году в специализированой немецкой газете «Zentralblatt der Bauverwaltung» под названием «Grabschmuck aus Baumstämmen im Polissje» за авторством Ф. Кульриха [66]. Материалы для этой работы были собраны автором в период немецкой оккупации во время Первой мировой войны.

Фридрих Кульрих был немецким архитектором, членом градостроительного совета города Дортмунд. С началом войны он добровольно вступил в армию, был задействован в Бельгии, на Мазурах, а также в России. На восточном фронте он с 1915 года находился в чине гауптмана ландвера, а также был специалистом по строительству при штабе коменданта крепости Брест-Литовск. Позже он возглавил промышленный отдел экономического комитета при штабе этапной инспекции [57]. Сложно сказать, что подвигло Ф. Кульриха в то время обратить внимание на уникальные полесские надгробные памятники и заняться сбором сведений о них⁹, но, вернувшись после окончания войны к исполнению своих прежних обязанностей, он посчитал необходимым опубликовать собранные им этнографические материалы.

В своей статье он подробно описал различные типы надгробий-колод, технологию их изготовления, привел фотоснимки и зарисовки (рис. 5, 6), указал местные наименования этих памятников (наруб, приклад, прихором), а также примерно попытался очертить ареал их распространения: в направлении с запада на восток – от Кобрина и далее к востоку от Пинска, в направлении с севера на юг – от Березы Картузской до Камня-Каширского, получив территорию площадью примерно 150 на 100 км. По его словам, здесь находились тысячи подобных деревянных надгробий – по округу только одной этапной комендатуры по этому поводу было получено 4057 сообщений [66].

Рис. 5–6. Зарисовки надгробий из статьи Ф. Кульриха. Повторная прорисовка – В. Гайдучик.

 

В этой же публикации был указан 21 населенный пункт, на кладбищах которых имелись подобные надгробия-колоды: Ольшево (Березовского района), Грушево, Подземенье (Кобринского района), Антополь, Вулька Попинская, Деревная, Дрогичин, Завелевье, Литовск, Сукачи (Дрогичинского района), Бошня, Вулька, Могильно, Мохро, Снитово, Франополь (Ивановского района), Бастычи, Велесница, Житновичи, Рудка (Пинского района), а также Деревок (Derewek), который предположительно можно отождествить с селом, находящимся ныне в Любешовском районе Волынской обл. [66].

Публикация Ф. Кульриха – не единственный источник этого периода по рассматриваемой традиции. Здесь же стоит упомянуть также о фотоснимках, которые периодически всплывают в сети Интернет на аукционах и в оцифрованных архивах. Так, в 2014 году стало известно о появлении на интернет-аукционе ebay снимков из альбома неизвестного немца, проходившего службу в 1916–1918 годах на Полесье и запечатлевшего на пленке помимо Бреста ряд других полесских населенных пунктов в жанре этнографической фотографии. На двух снимках из этой серии были представлены виды кладбища в д. Заречка (нынешнего Дрогичинского района Брестской обл.), на которых присутствовали и колоды-надгробия различных форм. Снимки датированы 18 апреля 1916 года (рис. 7, 8) [31].

Рис. 7–8. Кладбище в д. Заречка (Дрогичинский район, Брестская обл.). Фотоснимки 1916 года.

 

В антикварном интернет-магазине Oldthing выставлялась на продажу почтовая открытка 1917 года с фотоснимком неуказанного кладбища, на котором также присутствовали колоды-надгробия в виде правильных брусьев, украшенных на торцах насечками (рис. 9). На обороте открытки надпись гласила: «Der Weltkrieg 1914–16: Wirklichkeitsbilder vom östl. Kriegsschauplatz. No. 17. Russischer Einwohnerfriedhof» (Мировая война 1914–16: реальные картины с восточного театра военных действий. № 17. Русское кладбище). Также эта фотография присутствует в цифровой коллекции немецкого фотоагентства Arkivi-Bildagentur.

Также в сети Интернет был обнаружен еще один снимок полесского кладбища с колодами-надгробиями, относящийся к периоду Первой мировой войны, но также без указания места съемки и автора фотографии (рис. 10).

Рис. 9–10. Немецкие фотоснимки полесских кладбищ во время Первой мировой войны.

 

Этнографические источники (включая фотографии) периода немецкой оккупации во время Первой мировой войны могут дать довольно интересные материалы для изучения традиционной материальной и духовной культуры населения оккупированной территории, которые до настоящего времени не разработаны в должной мере и все еще ждут своих исследователей.

Источники межвоенного времени

Этот список открывает имя известного белорусского политического деятеля и публициста Вацлава Ластовского, который в своих художественных произведениях и фольклорно-этнографических заметках не раз обращался к собственным воспоминаниям и наблюдениям, связанным с Дисненским краем, где прошло его детство. В 1924 году в журнале «Крывіч» был опубликован его рассказ «Старосельский могильник», где упоминались «капцы-валатоўкі», каменные кресты на старых могилах, а также «новый могильник», на котором имелись «дамоўкі»: «Старэйшыя дамоўкi, цi як iншыя звалi “церамкi” былi з дубовых калод у кшталт труны вычэсаныя, былi i ў зруб рублёныя i крытыя цёсам, а на найнавейшых стаялi васьмiканечныя крыжы з крывой папярэчкай ў нiзе, як гэта вымагаў цяперашнi бацюшка» [22]. Конкретное место, где располагался означенный «старосельский могильник», локализировать не удалось. В рассказе упоминается только берег Дисенки (р. Дисна), на котором располагались волотовки. В общем контексте и с учетом биографических сведений о В. Ластовском, здесь, вероятно, можно рассматривать центральную часть Шарковщинского района Витебской обл.

В 1925 году в варшавском краеведческом журнале «Ziemia» вышла статья польского этнографа Е. Франковского «Каменные кресты и деревянные домики на полесских кладбищах», в которой рассматривались различные типы надгробных памятников, обнаруженные им в Сарненском и Овручском поветах. В основном речь шла о каменных крестах и деревянных домиках. В частности на заброшенном кладбище в Сновидовичах упоминается надгробие-хатка (наруб), которое завещал поставить на своей могиле один старик, пожелавший соблюсти обычаи прадедов. Со ссылкой на сведения, сообщенные автору К. Мошинским, говорится и о существовании в прошлом такой же традиции в селе Новаки возле Владимирца, где удалось застать еще около десятка домиков-нарубов, правда, в довольно плачевном состоянии. Здесь же «на некоторых могилах вместо домиков лежали длинные дубовые подклады (podkłady), выдолбленные внутри. Они были перевернуты вверх дном и в верхней стенке имели окошко» [56].

Упомянутый уже польский этнограф К. Мошинский в своей книге «Восточное Полесье» (1928) сообщил о существовавшем у жителей Дякович (возле Князь-озера) обычая «класть на могилы сосновые или дубовые колоды (kłody)» [68].

В 1929 году в том же краеведческом журнале «Ziemia» появилась статья Л. Савицкого «Краеведческие заметки с территории нынешней Новогрудчины», посвященная описанию некоторых поминальных и погребальных обрядов в небольшой местности, в 45 км от Столбцов, где располагались деревни Мешичи, Лубень и Русаки. Опубликованные сведения были основаны на наблюдениях, сделанных автором в 1910–1912 годах во время его систематических исследований данного региона. Приводятся здесь и описания надгробных памятников, встреченных на местных кладбищах. Так, на кладбище в д. Русаки, сохранившем, по словам Л. Савицкого, наиболее архаический характер, в его старой части «на присутствие захоронений указывали только маленькие деревянные кресты, колоды, которыми некогда покрывали могилы, а также надгробия из расколотых эрратических валунов, чаще всего без каких-либо надписей». Также сообщается, что на кладбищах в Русаках и Рубежевичах сохранились остатки так называемых «склепов», представляющих собой, по мнению автора, «самый старый тип надгробий»: «Эти “склепы” строились из толстых отесанных колод, сложенных в угол “ласточкин хвост”. В торцевой передней стенке находилось отверстие, вырезанное сознательно с целью дать возможность душе выходить в мир. Эти “склепы” символизировали собой жилые хаты, поэтому их и ставили мертвым на могилах». На момент обследования этих кладбищ Л. Савицким традиция сооружения подобных надгробных сооружений уже прекратилась: местные старожилы уже не помнили об этом обычае [73]. В этой публикации были приведены также зарисовки этих старых надгробий: остатки «склепа», могилы с деревянными кладками (рис. 11, 12) [73].

Рис. 11–12. Зарисовки из статьи Л. Савицкого [73]. Могила с «кладкой» на кладбище в Рубежевичах (слева). Остатки разрушенного «склепа» на кладбище в Русаках (справа).

 

Летом 1930 года Я. Фальковский проводил этнографические исследования в Сарненском, Столинском, Лунинецком, Каширском поветах Полесского воеводства, одним из результатов которых явилась статья «Этнографические заметки из Полесья. Кладбища» (1933). Надгробия в виде деревянных колод, называемых прикладами (prykłady), им были обнаружены в следующих населенных пунктах: Трискини и Ремчицы Сарненского повета, Язвинки, Кожан-Городок и Синкевичи Лунинецкого повета, а также, по сообщению информантов, когда-то на кладбище во Владимирце имелись колоды с торчащим суком, завершенным грубо вырезанным изображением головы коня [55]. Надгробия в виде деревянных хаток, называемых нарубами (naruby), – в Чуделе (неточные сведения о существовании в прошлом такой традиции) и Карасине Сарненского повета, а также в упомянутых уже Синкевичах Лунинецкого повета [55]. Деревянные надгробия-хатки были также замечены на еврейских кладбищах в Осницке и Томашгороде Сарненского повета, а также в Сарнах, Владимирце, Давид-Городке и в Мацееве [55]. Заданный Я. Фальковским вопрос о том, как были взаимосвязаны между собой еврейская и христианская традиции установки на могилах надгробий-домиков, остался не решенным до сих пор. Что же касается надгробий-колод, то здесь этнограф обратил внимание и на различие их форм, разделив их на четыре типа (рис. 13) [55].

Рис. 13. Типы надгробий-колод по Я. Фальковскому.

 

В 1934 году в серии «Чудеса Польши» вышла книга А. Ф. Оссендовского под названием «Полесье», где без четкой географической привязки упоминается полесская традиция класть на могилах выдолбленные изнутри сосновые колоды (kloce) либо ставить деревянные хатки – нарубы (naruby) [69]. В книге также в качестве иллюстраций были приведены фотографии надгробий-хаток и надгробий-колод, причем последние были также подписаны как нарубы [69].

В 1935 году появилось несколько книг, посвященных Полесью и в которых имелись упоминания по рассматриваемой нами теме. Первая – книга историка и этнографа М. Марчака «Путеводитель по Полесью», в которой упоминалось, что «все реже в поветах Полесья, но еще повсеместно в восточных (гмины ленинская, березовская), встречаются на кладбищах устанавливаемые на могилах так называемые “нарубы” (naruby) – сообразно отесанные и выдолбленные древесные стволы или низенькие продолговатые будки, обрядово связанные с культом умерших» [67]. В брошюре Л. Гродзицкого «Полесское воеводство: туристический очерк» сообщалось, что «одним из многочисленных стародавних обычаев и поверий, сохранившимся на Полесье, особенно на его востоке, является традиция сооружения на могилах домовин, или маленьких домиков, предназначенных для жилища душам умерших, которых в определенные периоды года подкармливают различными угощениями оставшиеся члены семьи. В некоторых местах Полесья эти домовины уступают место уложенным на могилах колодам» [58]. В книге Н. Розанова «Пружанский повет (исторический очерк)» по тексту ничего не говорится о местных традициях относительно надгробных сооружений, однако в ней опубликована фотография старого сельского кладбища «с надгробиями из древесных стволов», находящегося около д. Судиловичи, к югу от бывшей Кобринской пущи [72]. Правда, качество снимка оставляет желать лучшего, но на нем можно рассмотреть надгробия-колоды в форме правильного четырехгранного бруса.

В «Ежегоднике восточных земель и календаре на 1937 год» без привязки к какой-либо из статей в качестве иллюстрации была помещена фотография с подписью: «Домовины на могилах на Полесье» (рис. 14) [71]. На ней изображены надгробия-колоды с торчащим вверх суком. К сожалению, автор и место съемки указаны не были.

Рис. 14. Снимок неизвестного полесского кладбища довоенного периода.

 

В ученической заметке С. Косько «Кладбище на Полесье» (1938) также были приведены подробности относительно полесских традиционных надгробий: «Около каждого креста вместо насыпанного из земли могильного холма лежит колода, толстая, зачастую довольно небрежно отесанная или даже местами не окорованная. Колоду клали над захоронением на двух коротких колодках вместо каменной плиты. Ее украшали маленьким, вырезанным на толстом суку крестом. Нет никакой таблички, никакой надписи ни на колоде, ни на установленном возле нее кресте. Такие надгробия ставит полешук и называет их “прихоронами” (prychoron’ami). На некоторых могилах нет таких колод – “прихоронов”. На них лежит только ореховая палка. Длина палки соответствует обычно росту умершего. Палка эта была меркой для гроба и могилы, а теперь стала надгробием до момента установки на этом месте колоды. В некоторых деревнях устанавливают эти колоды 10 ноября (на Параскеву). Этот тип кладбищ встречается на всем Полесье» [62]. Статья иллюстрирована фотографией кладбища с прихоронами в д. Пески Косовского повета Полесского воеводства (рис. 15) [62].

Рис. 15. Прихороны на кладбище д. Пески (Березовский район Брестской обл.). Фото Д. Георгиевского.

 

В этот раздел, очевидно, стоит включить также сведения о полесских традициях Ф. Вислоуха (1896–1978), который всю свою жизнь посвятил карьере военного, но остаток своей жизни провел в эмиграции в Великобритании, занявшись творчеством. Он оставил после себя три сборника рассказов, изданных в Лондоне. В одном из них, вышедшем под названием «На тропинках Полесья», описываются также характерные особенности кладбищ этого края. В частности, следующее: «Могилы женщин обозначали повязанным на кресте льняным фартуком. Могилы мужчин приваливали дубовыми колодами с торчащим вверх суком. Поперечина, обозначающая крест, появилась после введения в этом крае христианства, она пересекает поднятый кверху сук. Это иллюзорно напоминает очертания лежащего барана, как в настоящее время и называют эти надгробия – «баранами». Камней на Полесье не хватает, и поэтому дуб символизирует долговечность» [77]. Также здесь упоминалась одна интересная деталь, касающаяся утилитарного использования надгробий-колод: при посещении кладбищ посетители «садились на деревянных колодах, лежащих на могилах, чтобы поговорить о важных порой и больших делах, далеких от обычных хозяйственных или домашних забот»¹⁰ [77]. В своей книге Ф. Вислоух не указал места, к которому относятся приведенные им этнографические подробности. Однако можно предположить, что эти наблюдения могли быть сделаны им в д. Перковичи Дрогичинского района и ее ближайших окрестностях – на его малой родине. Что интересно, отец Франтишка, Антон Вислоух, во время немецкой оккупации в Первую мировую войну оказывал помощь Ф. Кульриху в его исследовании полесской похоронно-поминальной обрядности [66].

Отдельно здесь стоит остановиться также на таком типе источников, как этнографическая фотография. В частности, на коллекциях фотоснимков, которые были сделаны в межвоенный период на Полесье. Здесь стоит назвать два имени – Луиза Бойд и Софья Хоментовская.

Луиза Арнер Бойд (1887–1972) – в свое время хорошо известная миру американская путешественница и исследовательница, бывшая членом Американского географического общества и с размахом тратившая на науку полученное по наследству богатое состояние. За свой вклад в изучение Арктики и Гренландии она получила даже прозвища «Королевы Льда» и «Леди Арктика». Совсем недавно, благодаря международному проекту «Дорогами экспедиции Луизы Арнер Бойд...», ее имя стало известно и в Беларуси. Осенью 1934 года Луиза Бойд побывала на Пинском Полесье, сделав здесь около полутысячи снимков, часть из которых была позже опубликована в Нью-Йорке в 1937 году, а в Беларуси переиздана отдельным фотоальбомом лишь в 2015-м¹¹. Среди этих фотографий обнаружилось и два снимка с надгробиями-колодами, правда, без указания конкретного места съемки (рис. 16, 17) [29]. В сопроводительном тексте американская путешественница при краткой характеристике полесских кладбищ упоминала о лежащих на могилах бревнах («logs cover the graves») [29].

Рис. 16–17. Фотоснимки Л. Бойд. 1934 год.

 

Софья Хоментовская (1902–1991), в девичестве Друцкая-Любецкая, считается одним из наиболее активных фотографов межвоенного двадцатилетия, оставившая после себя большой фотоархив. Существенная часть ее снимков посвящена Полесью, особенно окрестностям родового имения ее семьи – Парохонска (ныне в Пинском районе Брестской обл.). В 2011 году в Польше Фондом «Археология фотографии» был издан фотоальбом, содержащий более 200 снимков С. Хоментовской. В октябре 2018 года в Национальном историческом музее Республики Беларусь состоялась выставка ее фоторабот периода 1928–1933 годов под названием «Из полесского архива Софьи Хоментовской», среди которых оказались также два снимка с надгробиями-колодами (рис. 18, 19) [24]. Изображение одного из надгробий с этих снимков использовал для иллюстрации своей книги «Полесье» А. Ф. Оссендовский [69].

Рис. 18–19. Фотоснимки С. Хоментовской. 1928–1933 годы.

 

Сноски

1. Очевидно, здесь имеются в виду шестиконечные и восьмиконечные православные кресты.
2. Здесь и далее перевод с польского – автора.
3. Сюжет этой повести основан на реальной исторической подоплеке – земельном споре между двумя деревнями (в родной для Крашевского д. Долгое), в разрешении которого принимал непосредственное участие отец писателя [63].
4. Отождествить данные топонимы с реальными населенными пунктами не удалось.
5. Здесь также не удалось отождествить упомянутую деревню с реально существующим населенным пунктом, хотя в данной местности между указанными польскими городами топоним Волька встречается очень часто.
6. Кладбище возле этой деревни было посещено автором в 2018 году (экспедиция Проекта «Уфоком» № 214 (2018)). Следов указанной традиции ни на сельском некрополе, ни в памяти местных старожилов обнаружить не удалось.
7. В д. Семенча от бывшего кладбища не осталось и следа, а в памяти местных немногочисленных старожилов – только смутные воспоминания о неком/неких надгробных камнях с надписями в придорожных кустах, не говоря уже об остальном (экспедиция Проекта «Уфоком» № 214 (2018)).
8. Представляется довольно странным, что это сообщение Г. Х. Татура белорусский фольклорист В. М. Сысов интерпретировал в качестве сведений археологов о бытовании на территории Минской губернии традиции сооружения на могилах маленьких домиков или устанавки надгробий-колод во времена средневековья [42]. Вслед за В. М. Сысовым эту ошибку повторил Г. А. Цыхун [48]. Хотя это сообщение однозначно отражает лишь этнографические наблюдения Г. Х. Татура, относящиеся к современной для него эпохе – второй половине XIX – началу ХХ века.
9. Ф. Кульрих упоминает, что непосредственную помощь на месте в сборе материалов о надгробиях-колодах ему оказал помещик Антон Вислоух из д. Перковичи около Дрогичина [66].
10. Здесь мы находим параллели с приведенным ранее сообщением Д. Булгаковского о назначении колод: чтобы на них садились и отдыхали мертвецы. Также в фотоальбоме М. Романюка приводится фотография 1989 года с сельскими женщинами, на Деды пришедших на кладбище в д. Хотыничи Ганцевичского района. Одна из посетительниц на снимке сидит на надмогильном прикладе [32].
11. Авторы-составители фотоальбома «Полесье Луизы Бойд» (2015) в комментариях к тексту указали, что кладбища с «нарубами» и сегодня еще сохранились в некоторых селах Полесья: Богдановка, Паре, Овсемирово [29].

Окончание: Часть 2