Обзор зарубежных научных работ посвященных исследованию каменных лабиринтов Северной Европы

Вступление

Каменные лабиринты Северной Европы… Они давно привлекают внимание всех интересующихся загадками древности. В России наибольшую известность получили беломорские лабиринты, однако большинство распространенных сведений о них являются изрядно мифологизированными СМИ, с большой долей недоказанными, мистическими, неоязыческими, откровенно фантастическими и ненаучными утверждениями. В массовом сознании российских обывателей каменные лабиринты представляются непостижимыми древними святилищами, созданными непонятно кем и обладающими сверхъестественными качествами. Научное представление о лабиринтах до недавнего времени в России было сформулировано в двух основных гипотезах – условно «доисторической», доказывающей культовый характер лабиринтов (Н.Н. Виноградов (1920-е годы), А.А. Куратов (1970-е годы), А.Я. Мартынов (1980-2000-е годы)) и «промысловой», связывающей лабиринты с рыболовными ловушками (Н.Н. Гурина (1940-50-е гг.), И.М. Мулло (1960-е гг.), М.Г. Косменко (2013-2014 годы)). Параллельно этим двум основным можно выделить и менее распространенное третье направление. Условно его можно назвать «символическим», в котором лабиринт трактуется как знак. В этом направлении можно отметить работы К. Бэра (1844 год) [1], М.М. Шахновича (2007 год) [2] и автора данного обзора (2014 год) [25]. Следует отметить, что в целом в России первые попытки с научных позиций более-менее объективно оценить проблематику каменных лабиринтов наметились лишь в 2000-х годах (см. работы А.Я. Мартынова (2006 год) [3], М.М. Шахновича (2007 год) [2], М.Г. Косменко (2007 год) [4], В.В. Колька и О.П. Корсаковой (2010 год) [5]).

На этом фоне зарубежные научные исследования каменных лабиринтов широкой публике в России практически неизвестны. Можно назвать всего две, заслуживающие внимания, научно-популярные книги зарубежных исследователей – вышедшие в России в 2005 и 2007 годах переводы работ Джеффа Саварда «Лабиринты» (оригинальное издание: «Labyrinths and mazes», 2003 года издания) и Германа Керна «Лабиринты мира» (оригинальное издание: «Through the labyrinth» 2000 года издания)^¹. Международный журнал «Caerdroia», посвященный исследованиям лабиринтов и издаваемый Джеффом Савардом с 1980 года, к сожалению, в России также является малоизвестным, хотя в нем публикуются актуальные новости «лабиринтоведения», обсуждаются гипотезы и новые находки.

Книга Дж. Саварда «Лабиринты».

 

В разное время в «Caerdroia» публиковались работы многих известных исследователей – П. Деверо, С. Лонегрина, Н. Пенника, Б. Ольсена, Дж. Крафта, К. Вестердейла и др. Большим плюсом данного издания является публикация англоязычных переводов шведских (Дж. Крафт, Б. Стъернстрём), норвежских (Б. Ольсен), итальянских (Дж. Пават) и др. работ исследователей лабиринтов из разных стран, включая и перевод статьи К. Бэра 1844 года, что делает эти работы доступными для международной аудитории, способствует обмену мнениями и кооперации между исследователями.

Обложка журнала «Caerdroia».

 

При этом именно малоизвестные широкой публике в России работы европейских учёных в 1980-х годах позволили многое прояснить в проблематике каменных лабиринтов. С целью восполнения этого информационного пробела и ознакомления широкой российской читающей аудитории с относительно современными работами зарубежных исследователей и был сделан этот обзор. Естественно, он охватывает далеко не все вышедшие на Западе научные публикации, но его автор попытался представить основные работы и ключевые моменты, изменившие научные представления о каменных лабиринтах Северной Европы. Автор обзора также выражает надежду, что данная небольшая работа позволит российским читателям более объективно взглянуть на изучение каменных лабиринтов именно с научной точки зрения, т.е. опираясь на факты, доказательства, объективные исследования, а не на распространяемые в российских СМИ и интернете неоязыческие и «гиперборейские» фантазии, подтасовки и сенсационные, но необоснованные гипотезы псевдоучёных.

1. Первый шаг к объективной оценке каменных лабиринтов

Безусловно, этот обзор следует начать с работы Дж. Крафта 1977 года «Лабиринт и игра всадников» [6]. Это, вне всякого сомнения, знаковая работа. Вклад Дж. Крафта в изучение каменных лабиринтов сложно переоценить, но значение именно этой работы подчеркивается тем, что и в России, если не в каждой первой, то во второй научной публикации можно увидеть ссылку на статью Дж. Крафта 1977 года. В этой статье впервые подробно рассматриваются статистика и локализация каменных лабиринтов. Дж. Крафт обобщил сведения о 280 каменных лабиринтах на территории Швеции и рассматривает их датировку и вероятный культурный контекст. Нужно отметить, что до этой публикации на Западе не было обобщающих работ по лабиринтам, они в основном рассматривались лишь частично, без попытки собрать и проанализировать все доступные сведения. Таким образом, работа «Лабиринт и игра всадников» стала основой и примером как обобщения имеющихся и ранее собранных данных о каменных лабиринтах, так и образцом построения гипотез на основании собранных данных.

Дж. Крафт систематизировал из регистра государственных памятников сведения о 199 каменных лабиринтах, зафиксированных на 1930-е гг. и еще 80 лабиринтах из других источников, сохранность которых отмечалась как непроверенная. Среди связанной с лабиринтами топонимики исследователь отметил около 40 названий «Треллеборг» («Город троллей»), 2 «Юнгфруданс» («Танец дев») и 8 Трояборгов («город Троя»). Также были собраны сведения об играх, связанных с лабиринтами в XIX–XX вв. В общих чертах, по расположению Дж. Крафт разделял лабиринты на 2 группы – береговые и южно-шведские (условно «материковые»). Береговые лабиринты по расположению относительно уровня моря и привязке к средневековым и более поздним рыбацким стоянкам были датированы не ранее 2 тыс. н.э. Далее он детализирует локализацию следующим образом:

«Из 156 лабиринтов, обнаруженных мной в северной части Швеции, почти 70, как показывает простая грубая оценка, отстоят менее чем на 200 м от рыбацких поселков, изолированных хижин рыбаков, или просто находится неподалеку от рыбачьих поселений. 29 лабиринтов приходятся на радиус до 500 м (от поселения), а еще 16 могут быть включены в эту схему, если увеличить радиус на 1000 м. Такой разброс расположения позволяет оценить лабиринты без подсчетов. Так что остается только около 20 лабиринтов, которые, кажется, не имеют никаких контактов с рыболовными пунктами. Из них 16 лежат на островах и, следовательно, еще могут, с определенной вероятностью, быть связаны с рыбалкой или мореплаванием. Перечисление оставшихся, таким образом, становится несущественным. Связь с недавними рыбацкими поселениями не только дает указание на функцию лабиринта, она также дает намек, что большинство северных лабиринтов возникло сравнительно поздно… Лабиринты в местах, которые указывают на связь с рыбалкой или навигацией, встречаются и во многих местах за пределами Швеции. Из почти 150 зарегистрированных в Финляндии лабиринтов подобным образом могут быть охарактеризованы практически все, так как они в большинстве прибрежные или расположены непосредственно на больших и малых островах. Схема такая же, как вдоль шведского побережья Балтийского моря».

Данное заключение указывает на то, что подавляющее большинство каменных лабиринтов Балтики, бесспорно, создавалось рыбаками в Средние Века и в более позднее время. Опираясь на фольклорные данные, Дж.Крафт отмечает, что помимо основных строителей лабиринтов - шведских рыбаков, часть этих каменных сложений могла быть возведена саамами и использоваться ими в магических обрядах связанных с промыслом (управление погодой, спасение при кораблекрушении и др.). Помимо выявления привязки большинства лабиринтов к рыбацким стоянкам, заслугой работы Дж. Крафта является и попытка найти объяснение примерно 20 каменным лабиринтам в Южной Швеции, располагающимся при древних могильниках. Исследователь трактует их как вероятно культовые, при этом, отмечая, что они соседствуют с разновременными захоронениями от Бронзового Века до эпохи викингов. Таким образом, в работе Дж. Крафта можно выделить целый ряд ключевых понятий, вокруг которых формировались дальнейшие исследования и дискуссии:

1. Привязка большинства лабиринтов Швеции и Финляндии к рыбацким стоянкам Средневековья и Нового Времени.

2. Датировка лабиринтов по высоте расположения от уровня моря (с учетом изостатического подъема суши в Северной Европе) и привязке к ближайшим объектам (в основном рыбацким стоянкам, но также в нескольких случаях в Южной Швеции к могильникам разных эпох и к церквям).

3. Лабиринты упоминаются в очень разнообразных фольклорных контекстах, что фактически исключает какое-либо общее их значение.

Еще одним важным моментом работы Дж. Крафта можно назвать акцентирование внимания на одном выявленном противоречии. С одной стороны, большинство лабиринтов не может быть древнее 2 тыс. н.э. и соответствует рыбацким стоянкам. С другой стороны, небольшая часть лабиринтов в Южной Швеции располагалась вблизи могильников Бронзового, Железного веков, эпохи викингов, мест собраний и христианских церквей. Именно этот момент долгое время не давал возможности непротиворечиво объяснить значение лабиринтов на берегах Балтики.

В целом, данная работа во многом послужила исходной точкой для дальнейших исследований, но, по сути, далее не только сам Дж. Крафт развивал заложенные в ней направления, но и все, кто обращался к теме лабиринтов, так или иначе развивали его идеи и обозначенные им направления.

2. Открытия и решения 1980-х годов

Следующим существенным шагом в изучении каменных лабиринтов стали работы по лихенометрии Н. Бродбента середины 1980-х гг. [7]. Данный метод, позволяющий датировать поверхность камня по росту колоний лишайников на нем, раньше применялся в геологии. Методика, разработанная в Центре Арктических Исследований университета Умео, позволила определить с достаточной точностью время выкладки того или иного лабиринта, камни которого зарастали лишайником Ризокарпоном географическим (Rhizocarpon geographicum). Результаты этих исследований в целом позволили подтвердить средневековую датировку каменных лабиринтов. Параллельно с лихенометрией с середины 1980-х гг. для датировки также использовался геологический метод сравнения степени выветривания пород. В целом все три метода датировки – по высоте над уровнем моря, по лихонеметрии и выветриванию породы – показали аналогичные результаты. Наиболее древние лабиринты датировались XIII веком, а наибольшее распространение лабиринты получили в XVI–XVII веках, в период расцвета Шведского королевства.

Подробности этих исследований приводятся в работе Р. Шоберга «Лихенометрическая датировка валунных лабиринтов верхненоррландского побережья Швеции» [8]. Именно применение лихенометрии позволило наметить пути объяснения отмеченного еще в работе Дж. Крафта противоречия. Так, лабиринт в Явре, расположенный на высоте 100 м от уровня моря вблизи каменного могильника Бронзового века (т.е. по этим показаниям вполне мог быть датированным именно этим периодом), оказался всего лишь сложенным из валунов древнего кургана в конце XIII века. Стало очевидным, что привязка к ближайшим археологическим объектам и большая высота над уровнем моря не могут являться бесспорными указаниями для датировки лабиринтов. Лихенометрическим исследованиям каменных лабиринтов Швеции также посвящены заметки «Камни говорят» Дж. Крафта (1989 год) [9] и «Датировка каменных лабиринтов – обновление» Р. Шоберга (1990 год) [10].

Таким образом, можно сказать, что проблема обоснования датировки каменных лабиринтов побережья Балтики, была успешно решена европейскими учёными во второй половине 1980-х гг. применением комплексного подхода, непротиворечиво сочетающего результаты нескольких методов:

1. Датировка по расположению на береговых террасах, дата подъема которых из воды известна по геологическим данным.

2. Датировка по степени выветривания скал, на которых располагаются лабиринты.

3. Датировка по росту колоний лишайников на камнях, составляющих лабиринты.

4. Косвенная датировка по соотнесению с однотипными изображениями лабиринтов в средневековых церквях и на бытовых предметах нового времени.

3. Каменные лабиринты в контексте: география, топонимика, церковные граффити, наскальные изображения, фольклор и т. д.

Следует отметить, что работы 1980-х гг. пробудили разноплановый интерес к проблематике каменных лабиринтов. В первую очередь исследование лабиринтов в Швеции послужило повышенному интересу к лабиринтам и в других странах – в Финляндии, Эстонии, Норвегии. С обзором работ по лабиринтам Финляндии можно ознакомиться в статье С.В. Бельского «Каменные лабиринты побережья Выборгского залива Балтийского моря» [11]. Из упоминаемых С.В. Бельским финских работ можно привести несколько примеров. Так Т. Туовинен в работе 1993 года [12], рассматривая лабиринты Финляндии, также упоминает два наскальных изображения лабиринтов и соотносит их со средневековой «трансформацией античных мифов в христианской культуре» (цит. по статье С.В. Бельского, С.123). В работе П. Пиетиляйнена [13] рассматривается культурный контекст финских лабиринтов, которые трактуются автором как межевые знаки эпохи средневековой колонизации шведами побережья Финского залива (там же).

Лабиринтам Эстонии посвящен обзор Дж. Крафта и У. Селиранда «Лабиринты Эстонии» [14]. Данные лабиринты, которых известно по разным источникам от 5 до 9, также соотносятся исследователями с колонизацией побережья Эстонии шведскими поселенцами в Средневековье, что позволяет рассматривать лабиринты Финляндии и Эстонии в едином культурно-историческом контексте.

Каменные лабиринты, расположенные в Северной Норвегии, рассмотрены в публикации Бъёрнара Ольсена «Каменные лабиринты Арктической Норвегии» [15]. Эти лабиринты, располагающиеся на побережье Баренцева моря (Финнмарк), исследователь соотносит с саамами, поскольку они располагаются вблизи саамских могильников, связывает с культом мертвых и датирует периодом 1200–1700 гг. Интересно отметить, что данная датировка обосновывается как привязкой к саамским памятникам этого периода^², так и расположением лабиринтов невысоко от уровня моря. В целом, если датировка этих лабиринтов соответствует аналогичной датировке каменных лабиринтов Балтийского моря, то привязка к саамам является сугубо местным решением. Так, например, в вышедшей в 2010 году книге Н. Бродбента «Лопари и лабиринты» [16], в целом посвященной археологии саамов, лабиринты Северной Швеции соотносятся со шведским влиянием. Н. Бродбент трактует лабиринты как объекты, выполняющие определенные защитные функции для христианского населения (шведов) в чуждой языческой среде (саамы) и при соприкосновении с опасной морской стихией. Это версия, которой также придерживается и К. Вестердейл, выглядит вполне убедительной, поскольку просто и непротиворечиво объясняет логику расположения каменных лабиринтов, как на рыбацких стоянках, так и вблизи языческих могильников разных эпох, саамских каменных кругов и пр. Таким образом, она снимает обозначенное еще Дж. Крафтом и рассмотренное выше противоречие.

Книга Н. Бродбента «Лопари и лабиринты».

 

Помимо географического контекста следует упомянуть и работы, рассматривающие иные аспекты лабиринтов, в первую очередь, топонимику и изображения лабиринтов в средневековых скандинавских церквях. Рассмотрению топонимического аспекта лабиринтов посвящена работа Дж. Крафта «Лабиринтные названия на северо-западе Европы» [17]. В ней подробно рассматриваются не только названия лабиринтов на берегах Балтики, но и связанная с лабиринтами топонимика Англии и северной Германии, где более известны лабиринты из торфа. Что характерно, сходство названий каменных и торфяных лабиринтов однозначно указывает на общий культурный контекст и одну эпоху их возведения (Средневековье – Новое Время). Исследование скандинавской топонимики показывает, что количество лабиринтов, вероятно, было больше в разы и надо считать существенную их часть утраченной, особенно это касается Дании и северной Германии.

Что касается изображений лабиринтов в церквях то их каталог «Лабиринты в северных церквях» был опубликован Дж. Крафтом в 1991 г. [18]. В каталоге в общей сложности рассмотрено 20 изображений лабиринтов в церквях Швеции, Финляндии, Дании, Норвегии. Данный каталог также недвусмысленно показывает общий культурный контекст этих изображений с каменными лабиринтами.

Однако наиболее дискуссионным и интересным для массового читателя будет фольклорный контекст лабиринтов. С кем только в скандинавском фольклоре не связывались каменные лабиринты – с троллями, потерпевшими кораблекрушение моряками, танцующими девами, детскими играми, древними (Троя, Иерусалим, Ниневия и др.) и не очень древними (Париж, Лиссабон, Выборг) городами, великанами и даже русскими вторжениями 1700 и 1809 годов, а в норвежском Финнмарке и с русскими купцами XIX века. Очевидно, что, по меткому выражению К. Вестердейла, в столь пёстром фольклорном контексте невозможно найти общий знаменатель, однако в 1980-х гг., когда 17 шведских лабиринтов еще считались древнее Средневековья, связанные с лабиринтами традиции и суеверия соотносились с язычеством. В этом ключе, в первую очередь, представляют несомненный интерес две работы Дж. Крафта «Магический лабиринт» [19] и «Лабиринты языческой Швеции» [20], а также обзор Б. Стъернстрёма «Балтийские лабиринты» [21]. В работе Б. Стъернстрёма рассматривается возможный алгоритм условной «деградации» лабиринтной традиции от магических действ к игре, а также делается первый шаг к решению связанной с лабиринтами т.н. Игры святого Петра. Также отдельной заслугой Б. Стъернстрёма является сбор сведений о наскальных изображениях лабиринтов на прибрежных скалах Швеции. По совокупности ряда признаков, среди которых можно назвать береговое расположение, соседство с однотипными изображениями парусников, таблицами Игры св. Петра, «розами ветров», а также общее сходство данных изображений с лабиринтными граффити в церквях, эти изображения также убедительно соотносятся со Средневековьем.

Дж. Крафт также предполагал, что связанные с лабиринтами игры могли являться отголосками древних языческих обрядов, связанных с лабиринтами, например, известные «девичьи танцы» могли указывать на культ Богини-Матери и т.д. Рассматривая связь возможно древних лабиринтов (их около 17, т.е. примерно 6 % от общего количества лабиринтов, известных на 1977 год) с топонимами, упоминающими скандинавских языческих богов и богинь (Один, Тор, Фрея и др.), он предположил, что эти лабиринты являлись составляющей частью локальных доисторических святилищ 500 г. до н.э. – 400 г. н.э. При этом данная датировка основывалась исключительно на близости этих лабиринтов к древним могильникам, местам собраний (тингов) и привязке к общей географии распространения доисторических памятников. Эта версия позволяла выстроить определенную логическую цепочку, предполагавшую возникновение лабиринтов в южной Швеции в доисторическую эпоху с последующим массовым распространением, по каким-то причинам, в Средневековье. Однако эта гипотеза не снимала многие противоречия и не могла пояснить многочисленные нестыковки (например, причину массового распространения этой предположительно «языческой» традиции в христианские времена, сохранность «языческих» лабиринтов при церквях, переход назначения лабиринта от культа плодородия у земледельцев к защитным функциям у рыбаков, количественную и географическую диспропорции и т.д. и т.п.). Позже 1980-х годов, ввиду многочисленных противоречий, эта гипотеза не получила распространения и в настоящее время не рассматривается всерьез. Авторы, писавшие о лабиринтах позднее (например, Н. Бродбент, К. Вестердейл, включая и самого Дж. Крафта) уже не возвращаются к этой сложной гипотезе и обозначали иное, более обоснованное объяснение отмеченному в работе Дж. Крафта (1977 год) противоречию. Интересно, что при этом в советской и российской науке исследование лабиринтов вплоть до середины 2000-х годов застопорилось именно на «доисторической» гипотезе.

Думаю, здесь будет уместным сделать небольшое отступление и пояснить, что уходящие корнями в языческое мировоззрение суеверия и традиции отнюдь не гарантируют дохристианскую древность самого объекта. Характерным примером этого можно назвать суеверия, связанные с известными на северо-западе России каменными крестами, христианскими памятниками Средневековья, с которыми зачастую связываются «языческие» суеверия и практики. Таким образом, связанные с лабиринтами магические представления, суеверия и фольклор могут указывать не на изначальное их значение, а на вторичные, более поздние интерпретации, что ввиду многообразия более вероятно.

Книга Г. Керна «Лабиринты мира».

 

Следующим знаковым моментом в исследовании лабиринтов можно назвать публикации историка К. Вестердейла 1990–2000-х гг. Подобно тому, как работа Дж. Крафта 1977 г. определила ключевые моменты в исследовании лабиринтов и исследование Н. Бродбента 1987 г. стало тем недостающим звеном, которое решило проблему датировки, работы К. Вестердейла определили рамки общего культурно-исторического контекста каменных лабиринтов. В его публикациях детально и разносторонне рассматриваются разноплановые аспекты морской народной культуры Северной Европы. Именно в рамках этого рассмотрения автор предлагает обратиться к проблеме каменных лабиринтов. Данный подход более чем оправдан, поскольку позволяет изучить и интерпретировать не отдельные, вырванные из общего контекста моменты, связанные с лабиринтами, а всю совокупность фактов. В 1995 году вышла публикация К. Вестердейла «Символ каменного лабиринта и навигация: гипотеза о происхождении каменных лабиринтов Севера» [22], в которой, основываясь на соотнесении расположения лабиринтов вблизи лоцманских станций, вдоль водных путей, автор выдвигает предположение, что лабиринты являлись лоцманскими знаками. Несмотря на то, что эта гипотеза не получила дальнейшего развития, заложенный в её обоснование контекстный подход оказался наиболее результативным. Работы К. Вестердейла 2010-х годов [23, 24] отличает детальное рассмотрение фактов, выявление возможных противоречий и обсуждение их решений. В поисках ответа на вопрос о назначении каменных лабиринтов он подробно рассмотрел в первую очередь те лабиринты, которые в 1980-х годов считались предположительно «древними». Результатом общего анализа связанных с лабиринтами сведений, автор сформулировал гипотезу о лабиринтах как объектах, выполняющих защитные функции в рамках средневековых католических народных представлений. В некотором роде совокупность этих представлений является аналогом известного в России «народного православия». Эта гипотеза вполне просто и логично объясняла возведение лабиринтов при разных опасных местах и ситуациях – вблизи древних могильников разных эпох, кладбищ, мест казни, при промысловых стоянках, при кораблекрушениях и пр., т.е. там, где существовала вероятность столкновения человека с враждебными потусторонними (неупокоенные души) или природными силами^³. Надо сказать, что на настоящий момент это наиболее обоснованная и убедительная гипотеза, способная не только взаимосвязано и объективно разъяснить многие факты, связанные с балтийскими лабиринтами, но и имеющая определенный потенциал для дальнейшего развития.

Рассмотрев таким образом ключевые этапы в изучении каменных лабиринтов Северной Европы западными учёными, интересно отметить определенную разницу в подходах с отечественными исследователями. Если в советской и российской науке было принято сразу пытаться найти объяснение назначению лабиринтов посредством выдвижения гипотез (две основные были сформулированы еще в 1927–1948 годах и развиваются до последнего времени), то у зарубежных коллег был задействован поэтапный подход: сбор сведений, уточнение датировки, выяснение культурного контекста явления в рамках выявленной датировки. При этом гипотезы о назначении оставались на периферии исследовательского процесса.

4. Заключение

В заключение этого обзора логично задаться вопросом – можно ли утверждать, что загадка каменных лабиринтов Северной Европы решена западными учёными? На этот вопрос, пожалуй, нет и не может быть линейного ответа в категориях «да» или «нет». Несомненно, европейскими исследователям за последние десятилетия удалось найти вполне убедительные ответы на многие важные вопросы и сделать существенный шаг вперед в понимании лабиринтов. Однако следует заметить, что сложность заявленной проблемы, скорее всего, исключает возможность её решения одним «озарением», которое сможет сразу объяснить все нюансы. Этот обзор наглядно показывает, что решение этой сложной задачи, вероятно, будет являться результатом кропотливого труда многих исследователей, каждый из которых вносит свой вклад в общее дело, постепенно, словно разбитую мозаику, восстанавливая общую картину феномена средневековых каменных лабиринтов Северной Европы. При этом очевидно, что не стоит забывать «правило Оккама» и настоящим решением проблемы каменных лабиринтов может стать лишь обоснованная версия, позволяющая непредвзято, без лишних и сложных построений, непротиворечиво объяснить многие связанные с ними нюансы.

Подытоживая, можно отметить, что на настоящий момент в европейской науке имеются убедительные и обоснованные ответы на ключевые вопросы о том, «кто и когда построил лабиринты?». Каменные лабиринты в целом рассматриваются как вероятно полифункциональный символический элемент приморской средневековой культуры, привнесенный вместе с христианством с юга Европы и обретший наибольшую актуальность в XVI–XVII вв. в связи со шведской колонизацией берегов Балтики.

Примечания

1. В тексте статьи даны русские переводы названий иностранных публикаций, оригинальные названия указаны в библиографии. Ввиду доступности этих книг в данном обзоре они не рассматриваются.

2. По мнению Дж. Крафта (персональное сообщение от 02.07.2014), лабиринты Финнмарка все же более соотносятся с сезонными промысловыми стоянками, чем с могильниками саами.

3. Следует отметить, что в ситуации с лабиринтами Русского Севера это гипотеза не кажется обоснованной, поскольку в России отсутствует католический контекст лабиринтов – в отличие от Западной Европы лабиринтов нет в православных церквях Беломорья, нет их упоминания в русских церковных книгах на Севере и т.д. Вероятно, здесь может идти речь об изменении значения лабиринтов в связи с заимствованием, этот вопрос был рассмотрен автором данного обзора в работе 2014 года [25].

Библиография

1. Бэр К. Лабиринтоподобные каменные выкладки на Русском Севере / в кн.: Мизин В. Сейды, лабиринты, древние камни Арктики. СПб: Гйоль, 2014, C. 181-190.

2. Шахнович М.М. К вопросу о валунных лабиринтах или первые христиане на Крайнем Севере / Учёные записки МГПУ. Исторические науки. Вып. 7. Мурманск, 2007. С. 140–147.

3. Мартынов А.Я. Методологические проблемы изучения каменных лабиринтов и «культово-погребальных комплексов» Северной Европы // Современные проблемы археологии России. Т. II. Новосибирск. 2006. С. 432–434.

4. Косменко М.Г. Древности приморской зоны южного и западного Беломорья. Проблемы происхождения и адаптации культуры древнего населения // Комплексные гуманитарные исследования в бассейне Белого моря. Сост. Н.В. Лобанова. Петрозаводск, 2007. С. 6-42.

5. Колька В.В., Корсакова О.П. Опыт применения геологических методов для определения возраста археологических объектов (каменных лабиринтов) беломорского побережья Кольского полуостровa // http://www.kolasc.net.ru/russian/sever08/sever08_3.pdf

6. Kraft J. Labyrint och ryttarlek // Fornvannen. 1977, № 72, S. 61–80 (Перевод: Дарья Курдюкова, 2010).

7. Broadbent N.D: Lichenometry and Archaeology. Testing of lichen chronology on the Swedish North Bothnian coast. Research Report no. 2., Center for Arctic Cultural Research, Umeå University, 1987. pp. 61.

8. Sjöberg J. Lichenometric Dating of Boulder Labyrinths on the Upper Norrland Coast of Sweden / Caerdroia 1996, pp.10-17.

9. Kraft J. The stone speak / Caerdroia 1989, pp. 19.

10. Sjöberg J. Dated stone labyrinths - an update / Caerdroia 1990, pp. 31.

11. Бельский С. В. Каменные лабиринты побережья Выборгского залива Балтийского моря (к постановке проблемы) // Первобытная и средневековая история и культура европейского Севера: проблемы изучения и научной реконструкции. Соловки. 2006. C. 122–127.

12. Tuovinen T. Field-labyrinths in the Baltic sea area // Karhuhammas 15, Turku, 1993, pp. 77–83.

13. Pietiläinen P. GIS-analyysi keskiakaisen Etelä-Karjalan jatulintarhousta. Muinaistutkija 4/99. Helsinki. pp. 2–17.

14. Kraft J., Selirand U. Labyrinths in Estonia / Caerdroia 1990, pp.32–37.

15. Olsen B. Stone Labyrinths in Arctic Norway / Caerdroia 1996, pp.24-27.

16. Broadbent N. Lapps and Labyrinths - Saami Prehistory, Colonization and Cultural Resilience. Smithsonian Institution Scholarly Press, Washington, D.C., 2010. pp. 211-215.

17. Kraft J. Labyrintnamn - från Troja till Trelleborg. Sydsvenska Ortnamnssällskapets, Årsskrift 1986, pp.8-72.

18. Kraft J. Labyrinths in Nordic Churches / Caerdroia 1991, pp.29-47.

19. Kraft J. Magic labyrinth / Caerdroia 1986, pp.14-19.

20. Kraft J. Labyrinths in pagan Sweden / Caerdroia 1987, pp.12-24.

21. Stjernström B. Baltic labyrinths / Caerdroia 1991, pp.14-17.

22. Westerdahl Ch. Stone maze symbols and navigation: A hypothesis on the origin of coastal stone mazes in the North // International journal of natural archaeology. 1995. Vol. 24. № 4. pp. 267–277.

23. Westerdahl Ch. The Stone Labyrinths of the North. Caerdroia #43, 2014, pp. 7-23.

24. Westerdahl Ch. The Maritime Middle Ages - Past,Present, and Future. Some Ideas from a Scandinavian Horizon / European Journal of Archaeology #17 (1) 2014, pp.120–138.

25. Мизин В. Сейды, лабиринты, древние камни Арктики. СПб: Гйоль, 2014. С. 90–145.

Автор выражает благодарность Дж. Крафту, К. Вестердейлу и Дж. Саварду за присланные материалы, Д. Курдюковой за перевод «Лабиринта и игры всадников», В. Мохову за стимулирование работы над этим обзором.