Погребение ничком как мера по обезвреживанию вредоносных покойников

В рамках развиваемой автором темы народных поверий о «ходячих покойниках» и проблемы интерпретации атипичных погребений анализируется большой комплекс материалов из исторических, этнографических и фольклорных источников. При этом рассматриваются ареалы распространения различных практик, направленных на обезвреживание «опасных» мертвецов.

В данной публикации речь пойдет о целенаправленном погребении ничком с постановкой вопроса о бытовании данной практики на территории Беларуси. Для решения этой задачи были привлечены опубликованные в период со второй половины XIX века по настоящий день материалы, относящиеся преимущественно к территории Беларуси, Украины, Польши и России. Выбор указанных категорий источников ограничивает нас определенными хронологическими рамками при рассмотрении вопроса о бытовании этой традиции.

Конечно же, погребальный феномен захоронения ничком как не ограничен лишь указанными территориальными и временными рамками. Он фиксировался в различных частях мира, в различных культурных традициях, в разные исторические периоды. Этот обычай уходит своими корнями в глубокое прошлое: наиболее ранний из известных случаев, относимый к эпохе каменного века, был отмечен археологами на территории Чехии [35]. Также стоит отметить, что смысловая нагрузка данного ритуала могла различаться не только в разные эпохи и в разных культурах, но даже в рамках одной культурной традиции. Наиболее примечательным в этом плане является пример с франкским королем VIII века Пипином Коротким, который завещал себя похоронить лицом вниз, чтобы он мог таким образом искупить грехи своего отца [35]. Еще до недавнего времени западными археологами подобные атипичные погребения трактовались исключительно как проявление страха перед «живыми мертвецами», но в последнее время наблюдается пересмотр этой позиции в сторону более осторожных и взвешенных оценок.

Привлеченные материалы из исторических, этнографических и фольклорных источников дают основания говорить о том, что погребение ничком практиковалось на рассматриваемой территории во второй половине XIX – начале ХХ века, причем для разрешения различных жизненных проблемных ситуаций. При этом не всегда в текстах находится прямое указание на переворачивание тела («на живот», «лицом вниз», «спиной вверх», «задом кверху» и т. п.). Наряду с этим встречаются и косвенные упоминания, говорящие в основном о забивании кола в спину покойника, что уже подразумевает под собой перевернутое положение его тела. Такие свидетельства также были включены в общую статистику.

Отдельно следует упомянуть о существовании фольклорного мотива о лежащем ничком в своем гробу мертвеце, который представлялся обычно колдуном, ведьмой, «ходячим покойником», упырем и т. п. Этот вопрос был рассмотрен автором настоящей публикации в отдельном докладе, посвященном теме мнимой смерти и погребений заживо и представленном на конференции «Белорусская Магония» (г. Минск, 18 ноября 2017 г.) [6]. Этот мотив удалось зафиксировать на территории Беларуси, Украины и восточных районов Польши. Только в отличие от целенаправленного переворачивания трупа во время погребения или при эксгумации, здесь говорится о самостоятельном изменении покойником положения своего тела. Поэтому эти два мотива были рассмотрены по-отдельности.

Что же касается собранных сведений по рассматриваемой в данной публикации теме, то в количественном отношении преобладают материалы, относящиеся к территории Польши и Западной Украины. С них, пожалуй, и стоит начать.

Польские материалы

Один из наиболее ранних известных случаев погребения ничком для усмирения «ходячего» покойника на территории Польши относится ко второй половине XVII века. Сведения о нем дошли благодаря рукописной записке, помещенной на последнем листе инкунабулы «Summa angelica de casibus conscientiae» за авторством итальянского монаха-францисканца Angelus de Clavasio. Эта книга была весьма популярна на рубеже XV–XVI веков и пережила более 30 изданий. Интересующий нас экземпляр (нюрнбергское издание 1492 года) хранится ныне в Университетской библиотеке в Торуне [39]. Записка под заголовком «Casus de strigis» составлена на латинском языке с включением отдельных польских слов. Согласно ее содержанию, в 1674 году один человек умер в Trzeszawey¹ и стал преследовать своих родных: душил, избивал и сосал из них кровь. Стали поговаривать, что он – стрига. Когда раскопали его могилу, обнаружили там покойника, который был подобен полному свежей крови мешку. Священник приказал перевернуть его лицом вниз, но это не помогло. В ту же ночь мертвец пришел к своему сыну и так его избил, что тот вскоре умер. Прихожане тут же обеспокоились поспешить перерубить неугомонному покойнику шею лопатой... [56; 34].

В 1869 году случай осквернения могилы из суеверия был зафиксирован в местечке Бодзентын Келецкой губернии. 18 марта на местном приходском кладбище охранник обнаружил, что была раскопана могила крестьянки Шафранцевой из дер. Серадовице, внезапно скончавшейся 22 февраля. По результатам проведенного бурмистром следствия оказалось, что покойная Шафранцева после своей смерти являлась в дом своего мужа, Яна Шафранца, пугая свою семью и соседей. Желая избавиться от этих посещений, Шафранец отправился на кладбище и при содействии могильщика раскопал могилу, перевернул в гробу тело жены спиной вверх и связал ей руки. Несмотря на предпринятые меры, нежелательные посещения не прекратились. Рассерженный Шафранец повторно отправился на кладбище и, вновь раскопав могилу, отрезал покойнице голову и закопал последнюю в другом месте. Оба участника правонарушения были отданы под суд [32].

В 1922 году в издании «Nowości illustrowane» был описан случай, имевший место в гмине Вепш Живецкого повета. Один из местных крестьян, Юзеф Юрас, вследствие неурядиц в личной жизни оказался выставленным из собственного дома на улицу своей дочерью, на имя которой переписал все свое имущество. В ярости он набросился с ножом на последнюю, нанеся ей тяжкие телесные повреждения, и убил собственную мать, пытавшуюся защитить свою внучку. После этого преступник повесился на балке в сарае. При подготовке к похоронам столяр Томаш Юрас, родственник самоубийцы, изготовил гроб и, по просьбам местных жителей, перевернул в нем тело покойного лицом вниз, прибив его к гробу 10-дюймовым гвоздем. Сделано это было для того, чтобы обездвижить потенциально опасного мертвеца и воспрепятствовать его ночным «хождениям» [55].

Рис. 1. Иллюстрация к описанному случаю из гмины Вепш, приведенная в газете «Nowości illustrowane».

 

Следующий случай, произошедший в одном из сел Константиновского уезда Седлецкой губ., был упомянут этнографом Н. А. Янчуком в своих заметках «По Минской губернии»². Во время одной из эпидемий холеры местное малорусское население решило для избавления от напасти «бросить одного из умерших в могилу, не опрятывая, не одевая, без гроба, без отпевания да еще лицом книзу, и засыпать землею». Так и сделали: жертвой этого суеверия стала некая местная шляхтянка без роду и племени, старая дева, работавшая при церковном доме. Правда, в этом случае обошлось без захоронения заживо, как это практиковалось в Новогрудском уезде³, – женщину обрекли в «жертву холере» уже после ее смерти от этой болезни, не обратив никакого внимания на ее добродетельную и благочестивую жизнь [25].

В этнографических материалах зафиксировано немало сведений о распространенности на территории Польши погребений ничком, обусловленных народными демонологическими поверьями. Так, на Краковщине при появлении у покойника перед погребением признаков стригоня в числе различных профилактических мер (например, в рот ему могли положить кремень, написать ему на лбу имя «Jezus», завязать глаза платком) практиковалось переворачивание тела в гробу спиной вверх [41]. Такая же процедура здесь производилась и после похорон с проведением самовольной эксгумации озорующего мертвеца. Так поступали в окрестностях Славкува [29], в Бренне [50], Бол. Броновицах [38], Вжонсовицах [59], Доброй [63], Прандоцине [62], Скавице [49], Славковицах [59], Спытковицах [37], Яксицах [60].

На Люблинщине также в случае проявления признаков упыря перед погребением тело покойника клали в гроб лицом вниз [42]. Это поверье применительно к обезвреживанию похороненного упыря было зафиксировано в д. Жабно Красноставского повета Люблинской губернии [30], в д. Бяла под Яновом [54]. В Терешполе на Холмщине в 1910 году было записано поверье: «Щоб мерлець не ходив по світї, треба його одкопати і одрізавши голову, перевернути тїло ниць» [8].

На этих же землях (Краковщина и Люблинщина) в случае «хождения» покойника практиковался еще один радикальный способ: эксгумированный труп обезглавливался, а лицом вниз укладывалась лишь голова [41; 42]. Также поступали и в окрестностях Санока [47].

На Тарновско-Жешовских землях для обезвреживания стригоня следовало раскопать могилу и покойника вместе с гробом перевернуть вверх ногами – чтобы тот шел вглубь земли, а не ходил по ней [48]. Вредоносного покойника, повинного в чрезмерных дождях и наводнениях, выкапывали и переворачивали в гробу в окрестностях Ропчиц [58]. В окрестностях Островца и Денкова с целью упокоения беспокоящего людей стрига откапывали и переворачивали того лицом к земле, чтобы ему труднее было подняться [43]. В Радлове была записана история об одном духе, который не давал покоя случайным прохожим возле кладбища, из-за чего было решено перевернуть в гробу тело этого покойника лицом вниз [36].

Подобная мера, очевидно, была известна также и в других польских регионах. Так, польский этнограф Оскар Кольберг в своих материалах по Великому княжеству Познанскому упоминает, что в подземельях костела в Марковицах около Стшельно находился открытый гроб, в котором ничком лежал упырь (wieszczy) с серпом на шее. Согласно легенде, он вставал после своей смерти из гроба и звонил в колокол. Когда его застали за этим занятием, вещего схватили, положили в гроб «задом кверху» и поместили на шею серп – чтобы более не поднимался [44]. Применяли этот способ и для обезвреживания предполагаемых вещих на Кашубах – в окрестностях Косьцежины и Радуньских озер [28; 52]. Ничком хоронили подозреваемого упыря в Мазовии (д. Пожондзье) [45], стригу в Ловичском повете Варшавской губернии (д. Мыслякув) [61].

В этнографических материалах переворачивание ничком при погребении покойника фиксируется и в отношении самоубийц в качестве превентивной меры защиты (как это было показано в приведенном выше случае из гмины Вепш). Так, например, поступали в дд. Бялобжеги и Жолыня Ланьцутского повета в нынешнем Подкарпатском воеводстве: чтобы самоубийца не пугал после смерти и не причинял людям вреда, покойнику рекомендовалось отрубить голову, положить между ног лицом вниз, а само тело уложить в гробу спиной кверху [57; 27]. Ничком хоронили самоубийц также в Ячмеже Санокского повета [51; 33].

Польский историк Богдан Барановский в одной из своих книг, посвященной народной демонологии, привел подведенную Леонардом Пелкой статистику о способах борьбы с упырями, обобщенную на основе сведений, полученных от информантов на территории бывших Люблинского и Жешувского воеводств. На первом месте в общем рейтинге оказался способ эксгумации захоронения с последующим переворачиванием тела лицом к земле. Об этом упомянуло 25,3% опрошенных информантов [26].

Украинские материалы

Украинские материалы по обсуждаемой теме по своему характеру практически не отличаются от польских. Правда, почему-то они относятся лишь к территории Западной Украины. Был ли рассматриваемый мотив характерен также и для остальных регионов Украины – вопрос открытый.

В публикации украинского этнографа З. Кузели упомянут один из таких случаев, который был записан со слов П. Минко, приходского священника из с. Гребенова около г. Сколе. Речь здесь шла об эпидемии холеры, вспыхнувшей в 1856 году в с. Славское. Приглашенный жителями села знахарь убедил всех, что виной всему упырь. Собрав людей на кладбище, он раскопал могилу недавно похороненного покойника и пробил его осиновым колом, обернув его лицом к земле. Затем нацедил из трупа крови и дал ее всем с водкой, приговаривая: «Пив він вашу кров, напийте ся ви його крови». Эпидемия не утихла, а знахарю пришлось предстать перед судом [14].

Подобные суеверия, очевидно, были широко распространены и в Прикарпатье с легкой руки тех же знахарей. Во львовской газете «Червоная Русь» в 1890 году была опубликована заметка об одном известном ворожбите Михайле Левицком из с. Завадка и его рецептах на случай, если «втялъ упырь». В самом тяжелом случае рекомендовалось упыря «обернути въ домовине, волосье оскубати и кроме того порубати трупъ». По словам автора заметки, этот рецепт был применен селянами из некоего села З. 5 января 1890 года [10]. Здесь же, на Львовщине, в печально известном по событиям 1831 года с. Нагуевичи И. Франко зафиксировал схожее поверье: «чтобы сделать упыря совершенно безвредным, нужно разрыть его могилу, открыть гроб, отрубить мертвецу голову и положить ее у него между ног, тело же обернуть грудью вниз и прибить к земле осиновым колом» [16].

Воспоминания еще об одном реальном случае применения подобной практики зафиксировал советский этнограф и фольклорист П. Богатырев от старого священника из с. Люта в Закарпатье, который был местным уроженцем. В его детстве люди этого села вырыли тело крестьянина, которого посчитали вампиром (упырем?), «отрезали ему голову и перевернули в гробу со спины на живот» [2]. В Закарпатье во второй половине XIX века было принято, в числе прочих мер, тело упыря или висельника класть «в домовину обличчям до землі» [3].

Этот же мотив встречается и на территории Ивано-Франковщины, что отражено в фольклорных материалах, обобщенных Владимиром Гнатюком. Так, в с. Кулачковцы Коломойского повета была записана история про местного опира Корбутика, который после смерти ходил по селу и «потинал» людей. Его выкопали и отвезли на границу полей, где выкопали яму и спустили в нее тело «дольілиц» – чтобы больше не поднимался, а затем забросали его тернием и сверху привалили камнями. Это место было обозначено крестом и было прозвано Корбуткой [7]. В с. Далешово Городенковского повета также рассказывали про паробка Грица, который после смерти ходил и «потинал» людей, пока по совету одного старого деда, его не выкопали и не перевернули в могиле «долїлиц, грудьми до зимлї», забив в тело осиновый кол. После чего хождения опира прекратились [7]. В бывальщине, записанной в с. Бедриковец, с вопиром расправились аналогичным способом: перевернули «лицем до зимльі» и вбили в затылок осиновый кол [7]. В с. Зеленец Надвирнянского повета, по воспоминаниям дьяка А. Борисюка, профанации подверглось захоронение некой Миланки Максимчук, которую обвинили в причастности к затяжному проливному дождю. Покойницу посчитали непростой, так как она якобы родилась с зубами, поэтому ее выкопали, обернули в могиле «долїўлиць» и закопали обратно [8]. Известно здесь также применение способа погребения ничком и в качестве превентивной меры. Так в с. Красноилья считали, что опира нельзя хоронить как обычного человека – ему необходимо отрубить голову или же положить в гроб «долів-лиць» [24].

Белорусские материалы

На первый взгляд может показаться, что для территории Беларуси мотив погребения покойника ничком не характерен. В этнографических и фольклорных материалах чаще всего встречаются упоминания о применении к вредоносным покойникам иных мер: осиновый кол, забиваемый в труп или в могилу, обсыпание маком, обезглавливание. Но все же немногочисленные упоминания, встречаемые в этнографических и фольклорных материалах, указывают, что погребение ничком здесь все же практиковалось в народной традиции.

Применительно к территории Полесья, которое было тщательно исследовано во время этнолингвистических экспедиций под руководством Н. И. Толстого, представителями московской этнолингвистической школы было озвучено мнение, что здесь «отсутствует практика разрывать могилу и переворачивать покойника лицом вниз <...>, общеизвестная в соседних с Полесьем славянских традициях» [17]. Что представляется довольно странным, так как сам Н. И. Толстой в одной из своих публикаций отмечал, ссылаясь на собственные записи, что в Полесье «лицом вниз хоронили колдунов» [23]. Также этот мотив был зафиксирован на Черниговском Полесье в д. Хоробичи Городнянского района применительно к «ходячим» покойникам: «у спину прэбивають осиновым коликом» [22]. Воспоминания об одном подобном случае удалось зафиксировать и А. Ненадавцу в д. Конотоп Пинского района. В начале ХХ века, когда здесь случилась сильная засуха, местные крестьяне решились применить таинственное средство, подсказанное старыми людьми: раскопали могилу висельника, перевернули в гробу покойника и давай поливать его водой. Затем забили в образовавшуюся грязь три осиновых кола и засыпали яму. По преданию, под вечер следующего дня пошел дождь [18].

Относительно остальной территории Беларуси также можно встретить соответствующие упоминания о подобной практике. В частности, С. Балковец, санитарный врач Минской губернской врачебной управы, упоминал, что в одном из уездов Минской губ. во время эпидемии холеры крестьяне просили священника похоронить одного из умерших от болезни ничком, чтобы покойник таким образом унес с собой и заразу [1]. Белорусский этнограф и фольклорист П. Демидович записал в с. Никольске Минского уезда два рассказа, в которых также встречается мотив переворачивания тела покойника. В первом говорилось о покойнице, которая после смерти приходила кормить свое дитя. Ее муж раскопал могилу и обезглавил тело своей жены, но это не помогло, но после того, как в спину покойницы забили осиновый кол, она уже больше не ходила «вупорам» [9]. Во втором сюжете покойник повадился таскать дрова со своего двора на могилки – ему также отсекли голову и забили в спину осиновый кол [9]. Ч. Петкевич также записал народные поверья, относящиеся к окрестностям Рогачева и Краснинскому уезду на Смоленщине, согласно которым тело ходячего покойника следовало перевернуть спиной вверх, пробить навылет между лопатками осиновым колом и обезглавить [53].

Наряду с практикой переворачивания покойника лицом вниз в окрестностях Кривичей Вилейского повета был зафиксирован случай, когда были произведены обратные действия. В записанной Юзефом Кибортом истории о крестьянине Гиле из д. Бауда⁴, после смерти которого в его доме стали происходить полтергейстные события, местные жители раскопали его могилу и обнаружили его тело, обращенным лицом к земле, скорченное и расцарапанное. Его перевернули навзничь, выпрямили, освятили могилу и закопали обратно. После этого он уже не ходил [40]. Хоть в народной трактовке к этой истории упоминается плохо освященная изначально могила и змея, которая держала его душу на том свете и принуждала к ночным «хождениям», предположительно здесь можно все же усмотреть мотив «упырь или мертвец-колдун/ведьма лежит в гробу ничком», который уже рассматривался автором в рамках темы мнимой смерти и погребений заживо [6].

Перечисленные выше материалы, относящиеся к территории Польши, Украины и Беларуси можно представить наглядно в виде следующей карты-схемы (см. рис. 2).

Рис. 2. Территориальное распределение мотива погребения ничком.

 

Российские материалы

Собранные на данный момент материалы, относящиеся к территории современной Российской Федерации, достаточно фрагментарны и пока не могут предоставить возможность полноценно оценить общую картину распространения традиции погребения ничком на востоке. Но уже имеющиеся сведения указывают, что этот ареал был достаточно широк.

30 июля 1893 года в д. Таштамаковой Стерлитамакского уезда произошел один из таких случаев. На местном кладбище была разрыта могила крестьянки Марины Кузьминой, которая еще при жизни слыла колдуньей. Поводом для этого стала повальная болезнь, свирепствовавшая в деревне. Ее-то и приписали козням мертвой колдуньи, которая якобы каждую ночь вылетала из могилы в виде огненного шара и, разбиваясь на мелкие огоньки, разносила болезнь по хатам. Чтобы остановить это бедствие, крестьяне решились разрыть могилу и вбить в спину старухи осиновый кол. По этому делу Казанской судебной палатой были осуждены 12 человек [15]. К той же мере прибегли в 1910 году в местечке Бедееве также в связи с эпидемией. Крестьяне-черемисы на сельском сходе постановили выкопать из могилы Ешкишму Муролиеву, слывшую при жизни колдуньей и ставшую первой жертвой холеры, перевернуть вниз лицом и забить ей в спину кол. По их мнению, такая расправа с покойницей должна была остановить эпидемию [21].

В Среднем и Нижнем Поволжье, по собранным Д. К. Зелениным сведениям, во второй половине XIX и начале ХХ века были сильны народные суеверия, касающиеся заложных покойников (преимущественно опойц) как источников засухи. В этом регионе Российской империи было зафиксировано масса случаев осквернения могил. Богатым на такие события выдался 1873 год, в котором холодный и засушливый май с чередой заморозков и дальнейшее бездождие пагубно сказались на посевах. В одном из известных эпизодов народного самоуправства, имевшем место в д. Каменка Бугульминского уезда в июне месяце, на местном кладбище были обнаружены разрытыми три могилы – две могилы взрослых покойников и одна младенца. Как оказалось в ходе дознания, крестьяне заметили на кладбище отверстия-провалы и сочли погребенных в этих местах за колдунов, которые «имеют влияние на отвод дождевых туч». По принятому на сходе решению, могилы были разрыты, тела покойников переложены вниз лицом, в ямы налита вода и все вновь зарыто [11]. В Самарском уезде крестьяне также склонны были считать причиной бездождия заложных покойников. И если недавно на кладбище был погребен опойца, то всем обществом ночью тайком вскрывали могилу и бросали покойника в пруд, либо же перезахоранивали в соседнем владении, забив ему в спину осиновый кол – чтобы не ушел [4].

Но погребению ничком и здесь вовсе не обязательно должны были сопутствовать особые обстоятельства, как, например, эпидемия или засуха. Эта мера применялась и просто к покойникам, имевшим соответствующую славу, – как для профилактики в момент погребения, так и если покойник стал беспокоить живых. В Мензелинском уезде при похоронах колдуна было принято класть его в могилу вниз лицом [19]. В Богаве Свияжского уезда также в таком случае покойника клали вниз лицом, а также вырезали ему пятки и втыкали осину против сердца [19]. В одной из историй, записанных в с. Старухино Чернского уезда, ходившего по ночам с погоста к своим домашним покойного колдуна также постигла подобная расправа. Народ в присутствии священника раскопал могилу колдуна и, получив благословение от батюшки, забил в его спину напротив сердца осиновый кол [12]. Тот же мотив был зафиксирован и в Олонецкой губернии в связи с поверьями в злых колдунов, которые после своей смерти делаются ерестунами и не дают покоя людям. Чтобы не дать такому ерестуну ожить в могиле, ему следовало вбить в спину промеж плеч осиновый кол [20].

Рис. 3. Территориальное распределение мотива погребения ничком с учетом российских материалов.

 

Анализ

Собранные материалы свидетельствуют, что погребение ничком, как своеобразная мера апотропеического характера, было не только известно на территории расселения восточных и западных славян, но и активно еще практиковалось во второй половине XIX – начале ХХ века. Имеются основания полагать, что подобные практики были известны и у южных славян. Так, по данным сербского этнографа М. Филиповича, в юго-западной Сербии (в районе Нового Пазара) так поступали с вештицей (ведьмой), если та после своей смерти продолжала являться людям. В ее могилу забивали кол из боярышника, а если это не помогало, тогда в глухую пору ночи раскапывали ее могилу и переворачивали труп со спины на живот [23]. Анализ этнографических материалов по нерассмотренным еще славянским и неславянским народам еще только предстоит.

Исходя из представленного материала, можно обозначить следующие ситуации, в которых производилось погребение ничком:

1) во время эпидемий смертельно опасных болезней: а) таким образом пресекалась вредоносная посмертная активность покойника (упыря, ведьмы и т. п.), которого считали причиной мора; б) ритуально-уничижительное погребение умершего от болезни как магический способ остановить эпидемию (принесение жертвы, символические похороны болезни);

2) во время опасных природных явлений (засуха, чрезмерные ливни), угрожающих неурожаем и голодом, – по отношению к мнимым виновникам этих стихийных бедствий (опойцам, самоубийцам, колдунам и т. п.);

3) в качестве превентивной меры к заведомо опасным покойникам (слывшим при жизни «знающими», «непростыми» людьми, самоубийцам или проявившим накануне погребения явные признаки упыря);

4) по отношению к покойникам, которые проявили посмертную активность и стали беспокоить живых людей.

Этот способ применялся как в качестве самостоятельной меры, так и в сочетании с другими. На территории Польши в виде сопутствующей меры наиболее часто упоминается декапитация тела покойника, а также связывание, прибивание гвоздем, укладывание серпа на шею и т. п. В Западной Украине разнообразие сопутствующих действий также сохраняется (обезглавливание, расчленение, приваливание тернием и камнями), но в этом перечне появляется еще и пробивание тела осиновым колом, которое далее на восточнославянской территории (Беларусь, Россия) становится доминирующим. В ряде случаев здесь даже не акцентировалось внимание непосредственно на самом переворачивании тела покойника лицом вниз, это подразумевалось косвенным образом, когда последнему вколачивали в спину кол.

В польских этнографических материалах были зафиксированы и народные трактовки смысла данной меры. Наиболее часто встречается мотив дезориентации покойника: при попытке выбраться из гроба, он будет только углубляться в землю и, таким образом, не сможет выйти на поверхность, чтобы причинять вред живым людям. Примеры: «aby się strzygoń <...> chodząc pod ziemią, nikomu nie zawadzał» (чтобы стригонь <...>, ходя под землей, никому не мешал) [41], «a wtedy już nie na świat, tylko w wnątrz ziemi zabłądzi» (а тогда уже не в мир, но внутрь земли заблудит) [43], «aby „wszedł sobie w głąb ziemi”, a nie chodził po niej» (чтобы шел вглубь земли, а не ходил по ней) [48], «wtedy przestaje chodzić po ziemi, lecz „chodzi ziemią”» (тогда он перестает ходить по земле и ходит под землей) [29], «to jak ma iść w górę, to idzie w ziemie» (когда должен идти вверх, то идет в землю) [30]. Встретилось также единичное упоминание о том, что когда перевернут покойника лицом к земле, тогда ему уже сложно будет подняться [43].

Второй мотив, более редкий, отсылает нас к магическим свойствам лунного света. Еще в 1860 году Ф. Дмоховский, описывая прежние нравы и обычаи польской шляхты и крестьян и, в частности, народные средства борьбы с упырями, следующим образом поясняет обычай класть их «головой к земле»: «żeby promieni księżyca dojrzeć nie mogli» (чтобы лунного света увидеть не могли) [31]. Такое же объяснение упоминается и у И. Вагилевича в статье 1840 года «Об упырях и ведьмах» применительно к польскому народу [46]. Сложно сказать, насколько широко было распространено данное поверье. Вероятно, что да, и на это стоит обратить внимание. Б. Барановский отмечал существование в восточной Мазовии, Вармии, на Подляшье и Мазурах поверья, что свет полной Луны мог стать причиной того, что умершие вставали из могил и бродили по окрестностям [26].

Что касается географических закономерностей распространенности ритуального погребения ничком, то обобщенных в настоящей публикации сведений пока недостаточно для глобальных выводов. Можно лишь утверждать, что территория Беларуси входила в ареал бытования данной традиции.

Интересно отметить, что большая часть зафиксированных упоминаний о практике погребения ничком относится к территории юго-восточной Польши (Карпатский регион) и Западной Украины (украинские Карпаты), приблизительно соответствуя границам бывшего Королевства Галиция и Лодомерия, входившего в 1772–1918 годах в состав Австро-Венгерской империи. Возможно, этот регион просто более плотно исследовался этнографами и фольклористами во второй половине XIX – первой половине XX века. Но также можно осторожно предположить, что это, вероятно, было связано с тем, что на территории этого государства были довольно благоприятные условия для сохранения подобных суеверий вплоть до ХХ века. Было бы любопытно расширить поиск материалов по рассматриваемой традиции и на остальные исторические земли, бывшие частью данной монархии.

Таким образом, этнографические, фольклорные и исторические материалы указывают на применение в XIX – начале XX века (и даже в XVIII веке) в рассмотренном ареале практики переворачивания тела покойника ничком, обусловленной суеверными представлениями об опасной посмертной активности отдельных категорий умерших. И при археологических исследованиях в будущем некрополей этого времени, как можно предположить, в числе прочих видов атипичных погребений будут попадаться и захоронения ничком.

Если говорить о более ранних периодах истории, то археологии известны подобные находки на территории Европы, причем далеко не единичные. Публикации на эту тему существуют, и их еще только предстоит свести воедино, чтобы получить общую картину данного явления. Так, например, польский археолог Лешек Гардела обобщил известные ему находки погребений «на животе» на территории Польши в период XI–XIII веков (30 случаев) [35] и скандинавского региона эпохи викингов (5 случаев) [34].

Рис. 4. Археологические находки погребений ничком в Польше и Скандинавии (по данным Л. Гарделы).

 

При этом имеются определенные затруднения в их однозначной интерпретации. Несмотря на большой соблазн провести параллели с фольклорными и этнографическими данными гораздо более поздней эпохи, Л. Гардела считает разрыв между ранним средневековьем и XIX веком достаточно серьезным, чтобы смело делать подобные сопоставления. На данный момент не известно ни одного средневекового письменного источника, относящегося к территории Польши, в котором бы имелись какие-либо упоминания по поводу «живых мертвецов» [35]. В древнескандинавских источниках истории о таких покойниках имеются, но при этом среди упомянутых мер по их обезвреживанию погребение ничком не фигурирует (за исключением косвенных указаний на это в «Саге о Греттире») [34].

В целом, по данным археолога Каролины Арсини⁵ из шведского Национального совета по наследию, подобные захоронения были обнаружены примерно в 215 местах по всему миру, а число подвергнутых такой мере умерших людей составляет уже около 600. При этом была отмечена тенденция возрастания частоты погребений «на животе» в промежуток времени начиная с римского периода до конца эпохи викингов [35]. Очевидно, следует ожидать, что со временем эти данным будут только дополняться.

Выводы

Рассмотренные исторические, этнографические и фольклорные материалы, относящиеся к территории Польши, Украины, Беларуси и европейской части России, позволили рассмотреть небольшой фрагмент (ограниченный хронологически и территориально) славянской народной традиции, связанной с суеверными представлениями о вредоносных покойниках и распространенными способами их нейтрализации. Погребение ничком являлось одной из таких мер, призванной пресечь опасную посмертную активность умерших. На территории современной Беларуси она также была известна и применялась на практике, хоть, вероятно, была менее популярна по сравнению с другими способами обезвреживания. На это указывает малочисленность относящихся к белорусским землям упоминаний о данной практике по сравнению, например, с тем же карпатским регионом.

Сноски:

1. Локализировать этот населенный пункт польским исследователям пока не удалось.
2. Первоисточник этих сведений пока обнаружить не удалось. Но учитывая то обстоятельство, что сам Н. А. Янчук был родом из с. Корница того же Константиновского уезда, он мог и сам зафиксировать данный случай со слов местного населения.
3. Подробнее о суеверных ритуалах, практиковавшихся в народе по время мора, см. в [5].
4. Локализировать этот населенный пункт не удалось.
5. На момент выхода ее публикации в 2009 году.

Литература

1. Балковец, С. Взгляд сельского населения Минской губ. на холеру, самозащита его от эпидемии и отношение к медицинскому персоналу / С. Балковец // Минские врачебные известия. – 1910. – № 7. – С. 5–12.
2. Богатырев, П. Г. Магические действия, обряды и верования Закарпатья / П. Г. Богатырев // Вопросы теории народного искусства. – М.: Искусство, 1971. – С. 168–296.
3. Войтович, Н. М. Народна демонологія Бойківщины: монография / Н. М. Войтович. – Львів: СПОЛОМ, 2015. – 228 с.
4. Всеволжская, Е. Я. Очерки крестьянского быта Самарского уезда / Е. Я. Всеволжская. – М., 1895. – 34 с.
5. Гайдучик, В. О чрезвычайных народных средствах «борьбы» с эпидемиями / В. Гайдучик // Таинственная Беларусь III: материалы конференции (г. Минск, 22 января 2017 г.) / Уфоком. – Минск: Регистр, 2017. – С. 55–75.
6. Гайдучик, В. Тема мнимой смерти и погребения заживо в свете фольклорных данных и публикаций XIX – первой половины XX века / В. Гайдучик // Белорусская Магония: материалы конференции (г. Минск, 18 ноября 2017 г.) [в печати].
7. Гнатюк, В. Знадоби до української демонології / В. Гнатюк. – Львів, 1912. – Т. II. – Вип. 2. – XXIV, 280 с.
8. Гнатюк, В. Похоронні звичаї й обряди / В. Гнатюк // Етнографічний збірник. – 1912. – Т. 31–32. – С. 131–424.
9. Демидович, П. П. Из области верования и сказаний белоруссов / П. П. Демидович // Этнографическое обозрение. – 1896. – № 2–3. – С. 107–145.
10. Доманичъ. Суеверіе и ворожбитство / Доманичъ // Червоная Русь. – 1890. – 16 февраля [Электронный ресурс]. – Код доступа: http://zbruc.eu/node/32764. – Дата доступа: 30.01.2018.
11. Зеленин, Д. К. Избранные труды. Очерки русской мифологии: Умершие неестественною смертью и русалки / Д. К. Зеленин. – М.: Индрик, 1995. – 432 с.
12. Колчин, А. Верования крестьян Тульской губернии / А. Колчин // Этнографическое обозрение. – 1899. – № 3. – С. 1–60.
13. Кузеля, З. Посижінє і забави при мерци в українськім похороннім обрядï / З. Кузеля // Записки Наукового Товариства ім. Шевченка. – 1915. – Т. 122. – С. 103–160.
14. Кузеля, З. Причинки до народніх вірувань з початком ХІХ ст. Упирі і розношенє зарази / З. Кузеля // Записки Наукового Товариства iм. Шевченка. – 1907. – Т. 80. – С. 109–124.
15. Левенстим, А. А. Суеверие в его отношении к уголовному праву / А. А. Левенстим. – СПб., 1897. – 131 с.
16. Мирон. Сожжение упырей в с. Нагуевичах в 1831 г. / Мирон // Киевская старина. – 1890. – № 4. – С. 101–120.
17. Народная демонология Полесья: Публикации текстов в записях 80–90-х гг. ХХ в. / Сост. Л. Н. Виноградова, Е. Е. Левкиевская. – М.: Рукописные памятники Древней Руси, 2012. – Т. 2: Демонологизация умерших людей. – 800 c.
18. Ненадавец А. М. Міфалагічныя ўяўленні славян аб воднай стыхіі / А. М. Ненадавец // Беларускі фальклор: Жанры, віды, паэтыка. – Мiнск: Бел. навука, 2003. – Кн. 5: Міфалогія. Духоўныя вершы. – С. 120–182.
19. Пономарев, С. Очерки народного права / С. Пономарев // Северный вестник. – 1890. – № 5. – С. 71–103.
20. Рыбников, П. Н. Народные поверья и суеверья в Олонецкой губернии / П. Н. Рыбников // Памятная книжка Олонецкой губернии на 1864 год. – Петрозаводск: Губ. Тип., 1864. – С. 191–207.
21. Токаревич, К. Н. По следам минувших эпидемий / К. Н. Токаревич, Т. И. Грекова. – Л.: Лениздат, 1986. – 158 с.
22. Толстая, С. М. Полесские поверья о ходячих покойниках / С. М. Толстая // Восточнославянский этнолингвистический сборник. Исследования и материалы. – М.: Индрик, 2001. – С. 151–205.
23. Толстой, Н. И. Переворачивание предметов в славянском погребальном обряде / Н. И. Толстой // Исследования в области балто-славянской духовной культуры. Погребальный обряд. – М.: Наука, 1990. – С. 119–128.
24. Шухевич, В. Гуцульщина / В. Шухевич. – Львів, 1908. – Ч. 5. – 300 с.
25. Янчук, Н. А. По Минской губернии (заметки из поездки в 1886 г.) / Н. А. Янчук // Труды этнографического отдела Общества любителей естествознания, антропологии и этнографии при Московском университете. – М., 1889. – Кн. IХ: Сборник сведений для изучения быта крестьянского населения России. – Вып. 1. – С. 57–112.
26. Baranowski, B. W kręgu upiorów i wilkołaków / B. Baranowski. – Łódź, 1981. – 326 s.
27. Biegeleisen, H. Śmierć w obrzędach, zwyczajach i wierzeniach ludu polskiego / H. Biegeleisen. – Lwów, 1930. – IV, 344 s.
28. Ciekawe obrzędy pogrzebowe na Kaszubach // Illustrowany Kurjer Codzienny. – 1933. – 22 maja (№ 140). – S. 5.
29. Ciszewski, S. Lud rolniczo-górniczy z okolic Sławkowa, w powiecie Olkuskim / S. Ciszewski // Zbiór wiadomości do antropologii krajowej. – Kraków, 1887. – T. 11. – S. 3–129.
30. Dąbrowska, S. Wieś Żabno i jej mieszkańcy (Powiat Krasnostawski, gub. Lubelska) / S. Dąbrowska // Wisła. – 1904. – T. XVIII. – S. 36–42, 89–104, 158–176, 331–346.
31. Dmochowski, F. S. Dawne obyczaje i zwyczaje szlachty i ludu wiejskiego w Polsce i w ościennych prowincyach / F. S. Dmochowski. – Warszawa, 1860. – 316 s.
32. Do jakiego stopnia istnieje zabobonność... // Kurjer codzienny. – 1869. – 28 kwietnia (№ 99). – S. 6–7.
33. Fischer, A. Zwyczaje pogrzebowe ludu polskiego / A. Fischer. – Lwów, 1921. – XII, 440 s.
34. Gardeła, L. Gryź ziemię! Pochówki na brzuchu we wczesnośredniowiecznej Polsce w perspektywie porównawczej / L. Gardeła // Pomniki Dawnego Prawa. – Wrocław, 2011. – Zesz. 16. – S. 38–59.
35. Gardela, L. Face Down: The Phenomenon of Prone Burial in Early Medieval Poland / L. Gardela // Analecta Archaeologica Ressoviensia. – Rzeszów, 2015. – Vol. 10: Rituals in the Past. – S. 99–135.
36. Gawełek, F. Przesądy, zabobony, środki lecznicze i wiara ludu w Radłowie w powiecie brzeskim / F. Gawełek // Materyały antropologiczno-archeologiczne i etnograficzne. – 1910. – T. XI. – S. 47–106.
37. Gonet, S. Strzygonie / S. Gonet // Lud. – 1897. – R. 3. – S. 154–155.
38. Jak sobie lud nasz wyobraża istoty świata nadprzyrodzonego // Wisła. – 1905. – T. XIX. – S. 471–472.
39. Katalog inkunabułów Biblioteki Uniwersyteckiej w Toruniu / Oprac. M. Strutyńska. – Toruń: Wyd-wo Uniwersytetu Mikołaja Kopernika, 1995. – 205 s.
40. Kibort, J. Wierzenia ludowe w okolicach Krzywicz, w powiece Wileiskim / J. Kibort // Wisla. – 1899. – Т. XIII. – S. 321–336, 389–408.
41. Kolberg, O. Lud. Jego zwyczaje, sposób życia, mowa, podania, przysłowia, obrzędy, gusła, zabawy, pieśni, muzyka i tańce. Krakowskie / O. Kolberg. – Warszawa, 1871. – Cz. 1. – VIII, 384 s.
42. Kolberg, O. Lud. Jego zwyczaje, sposób życia, mowa, podania, przysłowia, obrzędy, gusła, zabawy, pieśni, muzyka i tańce. Lubelskie / O. Kolberg. – Kraków, 1884. – Cz. 2. – V, 243 s.
43. Kolberg, O. Jego zwyczaje, sposób życia, mowa, podania, przysłowia, obrzędy, gusła, zabawy, pieśni, muzyka i tańce. Radomskie / O. Kolberg. – Kraków, 1888. – Cz. 2. – VI, 244 s.
44. Kolberg, O. Lud. Jego zwyczaje, sposób życia, mowa, podania, przysłowia, obrzędy, gusła, zabawy, pieśni, muzyka i tańce. W. Ks. Poznańskie / O. Kolberg. – Kraków, 1882. – Cz. 7. – VI, 324 s.
45. Kolberg, O. Mazowsze / O. Kolberg. – Wrocław – Poznań: PTL, 1970. – Cz. 7. – 863 s.
46. Kolberg, O. Pokucie. Obraz etnograficzny / Kolberg O. – Kraków, 1888. – T. 3. – VII, 240 s.
47. Kolberg, O. Sanockie-Krośnieńskie / O. Kolberg. – Wrocław – Poznań: PWM; LSW, 1973. – Cz. 3. – 487 s.
48. Kolberg, O. Tarnowskie-Rzeszowskie / O. Kolberg. – Wrocław – Poznań: PLT, 1967. – XXVII, 361 s.
49. Kosiński, W. Materyały etnograficzne zebrane w różnych okolicach Galicyi zachodniej. Wierzenia i przesądy / W. Kosiński // Materyały antropologiczno-archeologiczne i etnograficzne. – 1904. – T. VII. – S. 3–86.
50. Lehr, U. Wierzenia w istoty nadzmysłowe / U. Lehr // Etnografia Polski. – 1984. – T. 28. – Zesz. 1. – S. 223–250.
51. Magierowski, L. Przyczynek do wierzeń ludowych / L. Magierowski // Lud. – 1897. – R. 3. – S. 142–146.
52. Nadmorski. Kaszuby i kociewie. Język, zwyczaje, przesądy, podania, zagadki i pieśni ludowe / Nadmorski. – Poznań, 1892. – 168 s.
53. Pietkiewicz, Cz. Umarli w wierzeniach białorusinów / Cz. Pietkiewicz // Pamiętnik Warszawski. – 1931. – Zesz. 2. – S. 36–49.
54. Poszukiwania // Wisła. – 1894. – T. VIII. – S. 147–151.
55. Potęga ciemnoty // Nowości illustrowane. – 1922. – 28 stycznia (№ 4). – S. 1, 11.
56. Stanaszek, Ł. Praktyki antywampiryczne w XI wieku stosowane na terenie cmentarzyska szkieletowego na Wzgórzu Świętojakubskim w Sandomierzu / Ł. Stanaszek // Biuletyn Antropologiczny. – 1998. – T. II. – S. 18–31.
57. Świętek, J. Z nad Wisłoka. Rysy etnograficzne ze wsi Białobrzegi w powiecie łańcuckim / J. Świętek // Lud. – 1902. – T. 8. – S. 245–257, 354–368.
58. Udziela, S. Materyjały etnograficzne z miasta Ropczyc i okolicy / S. Udziela. – Kraków, 1886. – 82 s.
59. Udziela, S. Topograficzno-etnograficzny opis wsi polskich w Galicyi / S. Udziela // Materyały antropologiczno-archeologiczne i etnograficzne. – 1903. – T. VI. – S. 3–123.
60. Wasilewski, Z. Przyczynek do etnografji krakowiaków / Z. Wasilewski // Wisła. – 1892. – Т. 6. – S. 184–204, 300–317.
61. Wawrzeniecki, M. Wieś Myśłaków. Notaty ludoznawcze / M. Wawrzeniecki // Materyały antropologiczno-archeologiczne i etnograficzne. – 1907. – T. IX. – S. 230–239.
62. Wawrzeniecki, M. Wieś Prandocin (powiat miechowski, gubernja kielecka): zapiski etnograficzne / M. Wawrzeniecki // Wisła. – 1902. – T. 16. – S. 69–76.
63. Wieś Dobra w powiecie Limanowskim. Wybór materiałów zebranych przez uczestniczki V. instruktorskiego żeńskiego obozu krajoznawczego w Dobrej. – Kraków, 1938. – 78 s.

Доклад был прочитан на конференции «Таинственная Беларусь – 2018» 3 февраля 2018 года.